– Мальчик, ты кто?

– Шура Панкратов.

– Вон из зала! Подстрижешься, тогда приходи.

И я всю встречу, три часа, простоял за дверью, в щелочку подсматривал и слушал, что рассказывал мастер. Когда встреча закончилась, я подошел к Евгению Александровичу и сказал:

– Евгений Александрович, простите меня, Христа ради! Я подстригусь завтра же.

Это, конечно же, рассмешило Евстигнеева. Он отвел меня в уголок и говорит:

– Знаешь, почему он тебя выгнал?

– Потому что волосы длинные?

– Да нет! Ваш директор терпеть не может контрасты. Вон у тебя космы какие длинные, а посмотри на меня – я же лысый, как бильярдный шар. Он меня представил и сел в первый ряд, а рядом ты сидишь с длинными волосами, а я лысый на сцене.

В общем, Евгений Александрович меня тогда успокоил. Мы потом подружились, и он мне сказал:

– Будешь в Москве, приходи в «Современник».

И когда на зимних каникулах я приезжал в Москву, то обязательно шел в «Современник», а Евгений Александрович пропускал меня на спектакли.

На съемках фильма «Мы из джаза» мы еще более сплотились, а работая над «Зимним вечером в Гаграх», мы даже после съемок не расставались: ездили в кафе, рестораны, веселились, откровенничали друг с другом. Он был удивительным человеком с потрясающим чувством юмора. Он всегда мне говорил:

– Сашка, не забывай, мы с тобой из одного гнезда.

То есть из Горьковского театрального училища. Однажды мы с Евстигнеевым что-то импровизировали, а Карен Шахназаров нас увидел и попросил показать ему эту сцену. Ну, мы показали. Он сидел скучающий, грустный:

– Ничего не понимаю. Что вы тут изображаете?

Евстигнеев мне подмигнул и сказал:

– Карен Георгиевич, поезжайте в Горький, поступите в Горьковское театральное училище и будете понимать, что мы играем.

После того как Б. В. Павленок на Пленуме Союза кинематографистов заявил, что в фильме «Похождения графа Невзорова» я из подворотни посмотрел на Октябрьскую революцию, мне еще три года не давали снимать свои фильмы. Чтобы содержать семью, я брался за любую работу: мыл машины в таксопарках, трамваи в трамвайных депо. Однажды меня вызвал к себе Николай Трофимович Сизов, генеральный директор «Мосфильма»:

– Ну что, Панкратов, долго будешь без работы ходить? Вот сценарий, почитай. Запущу сразу, если согласишься.

Я беру сценарий, читаю – «Салон красоты», про женскую парикмахерскую. Тема для меня абсолютно незнакомая, чужая: я никогда не заглядывал в женские парикмахерские. Для меня это была исключительно женская история о том, как одна из героинь отбивает мужа у своей подруги. Сам сценарий слабый. Посоветовался с Юлей, моей женой. Она мне сказала:

– Саш, ну сколько можно сидеть без работы. Ты все-таки числишься в штате «Мосфильма», ты режиссер, тебе нужно снимать.

Мои редакторы Нинель Боярова и Нина Скуйбина посоветовали:

– Ты согласись на сценарий, а потом снимешь фильм, как ты его видишь.

Я знал, что Андрей Тарковский использовал в свое время такой трюк: в сценарий фильма добавлял, например, описание: «…собака с голубыми глазами сидела на углу дома». Руководство возмущалось:

– Не бывает собак с голубыми глазами.

На что Тарковский отвечал:

– Хорошо. Подчиняясь вашей цензуре, я убираю собаку с голубыми глазами.

Делалось это для того, чтобы отвлечь редакторов от других, более важных для режиссера, аспектов сценария, которые он хотел оставить в фильме.

Я решил воспользоваться этим опытом. Снова прихожу к Сизову. Опередив меня, он говорит:

– Только не матерись.

Сизов понимал, что сценарий был слабый, поэтому даже редакторам не давал его читать – тут же забракуют. Я ему на стол бросаю этот сценарий:

– Николай Трофимович, это снимать нельзя.

А он мне отвечает (Сизов, бывший комиссар милиции, говорил со мной резко, как генерал с солдатом):

– Ну что ты ломаешься? Ведь сидишь без работы. Ну, наполучал ты призов за свои учебные фильмы, а кто ты сейчас? Да никто. Тебе дают работу – так бери.

– Николай Трофимович, а почему вы мне это предлагаете?

Он улыбнулся:

– Саша, да потому что это больше никому не нужно.

– Хорошо, возьму я этот сценарий, но с одним условием: буду снимать тех, кого сам решу.

Сизов разрешил. Так я добился права самому выбирать актеров для фильма.

В то время грозой всех актеров был Адольф Михайлович Гуревич – начальник актерского отдела «Мосфильма». Он категорически настаивал, чтобы снимались только артисты из Государственного театра киноактера, потому что в этом случае некоторый процент от контрактов этих актеров перечислялся на содержание театра – не в ущерб окладу актера. Например, если актер зарабатывал 1000 рублей, то к этой сумме добавлялся определенный процент, который уходил на содержание театра. Поэтому, если на роль в фильме рассматривался актер, который не состоял ни в штате «Мосфильма», ни в штате Театра киноактера, Адольф Михайлович отвергал эту кандидатуру.

Когда Сизов предоставил мне свободу выбора в отношении актеров, то я взял в фильм Жору Буркова, Татьяну Иванову из Ленинграда, Татьяну Васильеву, Владимира Владимировича Кенигсона («моего гения», как я его называл), Марию Виноградову, Женю Леонова-Гладышева – в общем, пригласил всех, кто нуждался в работе и киносъемках. Никаких кинопроб я не устраивал, сразу утвердил актеров. Гуревич, естественно, возмутился:

– Почему Панкратов не предоставил никаких кинопроб? Понаутверждал актеров из разных театров!

А Сизов ответил:

– Это госзаказ.

И Гуревич притих. А никакого госзаказа, конечно, не было. Только потом я узнал об истинных причинах, почему Сизов продвигал этот сценарий: отчим сценаристки Елены Зыковой оказал серьезную услугу его родственнику. Вот так делалось искусство.

Итак, я собрал своих друзей-актеров, мы сели кружком, и я искренне сказал:

– Ребята, сценарий слабый, но помогите мне. Больше ничего не дают снимать, кроме этого. Давайте похулиганим, будем играть этюды.

Кенигсон полушутя-полусерьезно прокомментировал:

– Мальчик мой, в моем возрасте играть этюды – прескверно.

А Жора Бурков меня поддержал:

– Сань, так это же интересно!

Бурков, с которым я имел счастье быть дружен, среди нашей актерской братии – личность уникальная. О Георгии Ивановиче еще, может быть, напишут. Стоит прочесть книгу «Бурков Георгий. Хроника сердца», которую опубликовала его вдова Татьяна, и вы узнаете, какой глубины был Бурков. Жора говорил мне: