– Молодой человек! – Это мне, это я в последнее время очень ценю. – Молодой человек! Вы хотите букетик выбрать? Он по-русски понимает, Люба, а? Вы из больницы? Вам для девушки цветочки? А? Она в больнице? А сколько вам цветов? Хочешь, мы вам букет составим? Хотите, мы подберём тебе розы? Девять штук или шесть? Вам для девушки? Есть ирисы и хризантемы – очень торжественно… Она тут лежит? Или друг?..

А я молчу. Я утром разговаривать совсем не люблю. Утром я люблю спать, разметавшись и свесившись. А если злая судьба выгнала меня утром из логова, то я слова свои собираю по пыльным углам и пока сдуваю с них всякое налипшее, чтобы ответить, тема ускакивает так далеко, что я и вовсе ничего не понимаю. Я по утрам теряю много времени на поиски плюсов нашего с вами общения, друзья.

Молча оборвал драму, сразу хватанул букет для цыганских погребений, протянул деньги, пошёл к выходу.

Обратил внимание, что рядом с цветочным открылась ещё и мастерская по ликвидации татуировок.

Представил себе, мечтательно ёжась на ветру, что скоро зазмеится тут очередь из рыдающих бабок, прибежавших свести со спин когда-то набитое «Джон Александрович Шемякин, ассистент кафедры всеобщей истории – я твоя! 1992».

Романтики во мне бездна.

А вчерашний вечер я посвятил катанию по замёрзшей воде на центральной площади.

Всё прекрасно, жалк, кататься я умею не очень, но в темноте это заметно не сильно. Так только, изредка, кто-то эдак тихонечко охнет или застонет тоненько – и всё, я дальше заскользил, растягивая баянные меха.

Потом шумно пил чай под сенью надувного Деда Мороза. При Сталине у нас в городе Деда Мороза с приспешной Снегуркой лепили из добротного снега, собираемого с улиц разными подневольными рабами режима. Теперь совершенно иначе – снег и лёд естественнейшим образом лежат на улицах, а градоначальство в полном составе надувает для нас через клапан (я этот клапан обнаружил – не сомневайтесь даже) резинового Деда Мороза.

Такая, я вам доложу, красота! Резиновый Дед Мороз посреди сугробов!

К Деду прилагается и внучка его – тоже надувная. Но с внучкой незадача получилась: пропускает воздух, стравливает где-то, сволочь, атмосферы. Градоначальство её только надует вместо утренней планёрки – глядь, а она опять как пьяная школьница в согнутом положении мотается на ветру, пугая площадных ворон, внушая юношеству дурной пример и смущая старшее поколение аллюзиями на презервативные темы.

Думали поставить к ней таджиков-поддувальщиков, но вовремя остановились.

Вообще с новогодними торжествами было не очень. Замечу я очень задним числом – безнадёжные были празднества, с оттенком бодрого пока нищенства.

В тучные годы углеводородного ценового обилия под моими окнами фейерверки шарашили каждый божий день. Все поздравляли друг друга. Кто с чем! Корпоративные, уездные, городские, государственные праздники – всё едино. Бухгалтера нового приняли! Тащи праздничные ведомости, шампанскава, гасда, шампанскава! Цветные прожектора в небо, сполохи огненные, какие-то потешные карусельки крутятся в искрах, тройки мчатся, визг, воодушевление. Народ тут же подключается со своей китайской пиротехникой. На что я постный странник, а и то иной раз в образе бомбандира Михайлова выскочишь на мороз «Виват!» орать да из мортирки палить.

До восьми норковых шуб за ночь прожигали. И это только в моём районце.

А в этот раз зажгли три лампочки на весь город да пальнули из стартового пистолета. Ах нет. Ещё надули Деда Мороза, задорно поглядывая между багровых щёк на испуганных обывателей. За стартовый пистолет, впрочем, не поручусь – может, по этапируемым жуликам кто из нагана пальнул.

По дороге с катка заехал в книжную лавочку. Цокая коньками, прошёлся меж книжных полок.

Обратил внимание на то, что народу в книжной лавочке стало пуще прежнего. Казалось бы – сиди в подполе у консервных запасов, уютно кутаясь в заплатанный ватничек, грей руки на кружечке с морковным кипятком, щурься в мерцающий экран телевизионного передатчика – благость, согласитесь. Нет, прётся народ с детьми в книжное царство-государство и мешает, мешает, перекликается голосами, бегает туда-сюда, смущается моих коньков и прочее.

Я одной тётеньке строго сказал, отпихивая её от стеллажа с Бальзаком, спокойным таким голосом с подконвойной хрипотцой:

– Вы б, гражданочка, девочке своей лучше б леденчик какой сладенький купили! Пока возможность малая имеется…

Вчера на заседании кружка холостяков «Наш друг хлороформ» пугали друг друга страшным кризисом.

Некоторые дурачки закупили «для мамы, чтоб ей было спокойнее», консервов, круп и сахара. Абсурдность закупок была очевидна всем собравшимся в спа-салоне. Но так приятно сжимается сердце при апокалиптических видениях.

Все собравшиеся были с маникюром, но мысленно отбивались из дробовиков от озверевших соотечественников по дороге на заповедную заимку, на которой уже генератор пыхтит и насолидоленные ящики выкопаны. А место посадки обозначено кострами.

Выныривая из минерального бассейна, предложил дурачкам купить для их мам двух-трёх мускулистых мулатов, а не маяться дурью столь публично. Не надо делать из наших мам каких-то угрюмых кладовщиц, ночующих на пыльных мешках с гречей. Им ещё нас, возможно, хоронить при таком-то потреблении многими кокаина.

Для параноидального сбережения от кризиса порекомендовал им купить ядрёного алкоголя, лекарств и табака. Всё зарыть в лесопосадке. И незамедлительно вылететь со мной в город Дублин.

Потому как смешно экономить на жратве, учитывая специфику наших трат, да ещё мам приплетать.

Сказал так, да и вылетел в окно. В город Дублин. Там у нас сбор всех частей происходить будет.

Если выдал сестру за ирландца, то будь готов к белой горячке.

Вчера скорбел зубами и поэтому печаловался и вил кручину из сердца свово.

Родственники, стуча копытами, разбежались по притонам и кабакам, с глаз долой, как говорится, из сердца вон.

Один родственник занял при этом у меня денег на цветы для девушки. Хапнул наличность, и только пыль у заставы.

Остался один в домашнем своём помещении и пригорюнился. Посидел у окошка, послушал, как тикают ходики.

Захотелось эвтаназии.

Я, как нормальный мужчина средних лет, совершенно не умею болеть. А ведь культура боления – важнейшая составляющая любой мало-мальски разумной цивилизованности. Болеть надо умеючи.

Во-первых, нужен тяжёлый халат, обязательно нужны тапочки, хорошие кожаные, нужно много подушек, портьеры и запах левзеи.

Во-вторых, в болезнях надо соблюдать достоинство. Лежать на диване, неторопливо есть с монограммной тарелки рисовую кашу, негромко разговаривать с седеньким доктором о чём-то совершенно постороннем: о делах в Абиссинии, о ценах на кофе, о кризисе лендлордизма, о прокладке телеграфного кабеля по дну Атлантики, о католицизме.