лицо изрезано морщинами, но чистое, расслабленное и приятное на вид. На переносице отпечатались две прямоугольные впадинки, по которым можно было понять, что большую часть времени профессор носит очки. Глубокие и четкие морщины очерчивали круги под его закрытыми глазами, мелкие плутоватые морщинки веером расходились из их уголков. Он сидел ровно, глубоко погрузившись в кресло, и по меньшей мере трехдневная щетина покрывала его лицо.

В первые секунды я подумал: уж не мертв ли он? Может, это я сам, воображая дерево, думаю, что это его мысль? Признаюсь, это чувство не до конца меня покинуло, даже когда спустя время я вышел из домика и закрыл за собой дверь.

– Здравствуйте, – осторожно произнес я.

Мне показалось, что я заметил почти невидимое движение на лице профессора Шапиро, но на самом деле я лишь подумал внутри себя: здравствуйте.

– Здравствуйте, – повторил я.

Каждый раз уходит много времени, подумал я, на то, чтобы люди поняли, что я им говорю «здравствуйте».

– Это же вы, да? – спросил я. – Я же вас слышу?

Да, так гораздо удобнее, когда одна сторона думает, а вторая говорит. Очень приятно познакомиться. Значит, так это будет происходить?

– Значит, так это будет происходить? – спросил я.

Да, это весьма удобно, судя по моему опыту. Очень быстро привыкаешь. Как я себя чувствую? Как провожу здесь время?

– Я тут недавно, – ответил я. – Старался понять, что происходит, выяснял, кто против кого, и пытался не быть убитым. Пока что у меня получается, более или менее, только последнее.

Да, перед нами нелегкое испытание, но, к счастью, секретность этого места защищает нас. Череда последних событий вызывает беспокойство. Я знаю, что в частности с тобой случилось неприятное происшествие прошлой ночью.

Последовательность событий прошлой ночи снова возникла во мне – засада, люди, которых я не слышу. Выстрелы, дурацкая гонка. Череда этих картинок определенно возникла не под влиянием мыслей профессора. Это было мое.

– Да, – сказал я. – Я доказательство того, что речь не идет о «несчастных случаях», а кто-то действительно пытается уничтожить нас. И что этот кто-то, видимо, сам читатель мыслей.

Почему?

– Что – почему? – спросил я. – Почему он пытается нас уничтожить? Почему я доказательство?

Почему ты решил поехать домой вчера? Ты был здесь в надежном месте, впервые в жизни с людьми, с которыми можно нормально общаться. Мне интересно, почему ты сбежал.

– Я сам не до конца понимаю, почему решил вернуться, просто все было так в новинку, так непривычно. Я подумал, что хочу вернуться к прежней жизни. Снова стать собой.

Стать собой. Что это значит?

– Вопрос на миллион долларов, разве нет? Именно за этим к вам и приходят – чтобы получить простые ответы на такие вопросы.

Я будто бы сомневаюсь. Или даже злюсь.

– Я не верю в чудеса, и не верю в простые решения. Я тружусь всю жизнь, пытаясь очертить границы вокруг себя, только чтобы обнаружить, что они постоянно сдвигаются. Всё без толку.

Я прав. Нет никакого «простого решения». То, чем мы тут занимаемся, – это всего-навсего попытка твердо встать ногами на землю. Сделать первый шаг. Дальнейший путь каждый прокладывает себе сам и должен следовать по нему один.

– Я уже иду по этому пути, и сейчас мне надо понять, кто пытается уничтожить меня, и дать ему бой. Для этого мы с вами разговариваем, разве нет?

Нет. Оставим это Мерав. Она заботится о том, что снаружи. Со мной разговаривают о том, что внутри.

– При всем уважении, и простите, прозвучит резко, но мне кажется, мы тратим наше время впустую.

Можно прожить целую жизнь и одержать много побед снаружи, но так и не навести порядок внутри, а комбинация внутреннего и внешнего – это… это совсем иное. Уж не думал ли ты, что я просто возьму и расскажу тебе сейчас, кто за вами охотится и как его победить?

– Эмм…

Нет, это как раз и было бы простым решением. Мы в осаде, наш враг неизвестен, но я здесь не для этого. Я тут затем, чтобы стало понятнее, кто с кем воюет и за что.

– Как я уже сказал, я всю жизнь занимаюсь тем, что пытаюсь это понять. И вы не дадите мне ответ за одну встречу.

Я не гуру. Я набор инструментов.

– Набор каких инструментов?

Есть простые, а есть сложные. Они нужны, чтобы уметь определять чужие мысли по их оттенку, научиться жить в мире, который пытается прорваться в тебя, понимать, когда ты – настоящий.

– Все, кто здесь находится, уже знают об этих «инструментах». А мы все равно прячемся по своим домам, в этом месте, на самом краю.

Уединение не гарантирует, что ты в нем настоящий, добровольное заточение – это не залог достижения правды, и бунт против чего-то не всегда является важным высказыванием. Наша внутренняя сущность состоит не только из отличий и границ.

– Наша внутренняя сущность состоит из ценностей, убеждений, желаний и того, что мы любим. К сожалению, мне нужно быть одному, чтобы найти это все. Можно не подсчитывать галочки, не рисовать границы, но какие-то линии все же должны быть очерчены.

Не совсем. Это лишь один из многих способов, который не всегда работает. Часто не у нас есть идеи или ценности, а мы есть у ценностей и идей. Мы подвержены им и принимаем их, принадлежим им, а не придумываем или производим их. Они всегда приходят извне и прилипают к нам.

– И как же определить, что именно движет нами изнутри?

Это не тот вопрос, на который можно ответить за день, не тот вопрос, на который можно ответить за тысячу дней, это вопрос, который меняет обличье, трансформирует, реагирует на твои решения, питается от тебя. Это проблема, которую надо заново решать каждый день, снова и снова.

– Нет, нет. Так только хуже. Так можно отчаяться.

Нет, не отчаяться. Я нарратив, который я рассказываю сам себе, и он строится на тех высказываниях, в которые я предпочитаю верить:

«Я не могу знать, кто я»;

«Борьба, которая не заканчивается, безнадежна и бессмысленна»;

«Мне надо все зафиксировать, чтобы понять».

Такие установки порождают убеждения, которые питают сами себя. Это не значит, что они верны. Это всего лишь нарратив. Если осознать это, то полдела сделано.

– О’кей, так как это сделать?

Я уже знаю ответ. Я тот, кто спрашивает, и тот, кто отвечает. А также тот, кто предпочитает не отвечать. Поэтому мы разговариваем вот так: один говорит, а другой думает, и оба ощущаются тобой как «я».

– Ну конечно, –