Симеонова на своем светлом пути к успеху работала проституткой? Кого-то предала-ограбила? Но даже в самых гневных отзывах – никакого намека на темное прошлое. И бывшая родная контора (хотя нынче блогерами весьма интересовалась) досье на Симеонову не имела.

Да, поездка Жени в город Донской за несколько дней до инсульта выглядела странной. Но совсем не факт, что она туда ездила из-за Симеоновой. Блогерша-то родом совсем из других мест.

– Давай мы с Данг в Донской сгоняем! – упрашивала падчерица. – На месте разберемся!

– Каким образом?

– По Жениному пути пройдем. Найдем дом с виноградом, эту скульптуру. С жителями местными поговорим. Она кого-то там долго ждала. Вспомнят ее!

– Допустим, вспомнят. Что дальше?

– Ну… выясним! С кем она встречалась. Городок-то маленький. Может, Данг почувствует чего.

Ходасевич еле удержал снисходительную улыбку. Танечка насупилась. Произнесла горячо:

– Я хоть и не экстрасенс, но тоже чувствую: что-то странное в Жениной жизни происходило. Митя мне рассказал: мама любую свободную минуту старалась провести с ним. А тут на всю субботу уезжает. В следующий четверг ее весь день тоже нет. И в пятницу утром – вдруг инсульт. Не верю я, что он на пустом месте случился.

И хотя Ходасевич после консультаций со множеством докторов знал, что апоплексия помолодела, произойти может с каждым, особенно на фоне стресса, все равно что-то раздражало его в последних днях осознанной жизни Евгении.

– Забудь пока про Донской, – медленно произнес Валерий Петрович. – Прежде надо выяснить, где она день накануне инсульта провела.

* * *

Викентий Ильич не уставал повторять: близкий человек рядом важнее, чем все лечение.

– Разговаривайте с ней. Держите за руку, целуйте. Включайте песни любимые.

Денис кивал, но беседовать с недвижимым телом решался только поздним вечером, когда доктора уходили, а дежурные медсестры утыкались в свои телефончики. Травил анекдоты, объяснялся в любви, вспоминал их былые подвиги – но Женя по-прежнему оставалась глуха к мольбам. Хотя выглядела лучше – щечки порозовели, округлились.

– Давай, хватит уже валяться! – разорялся он. – Все рушится без тебя. Ребенок без присмотра. Больница бешеных денег стоит. А выглядишь как! Стричься давно пора, краситься.

Схватил беспомощную ладошку, критически осмотрел:

– Ногти как у кощея.

Сказать по правде, когда оба были в деле, следить за собой у Жени особо не получалось. Но она всегда пыталась. Сидел сейчас, с умилением вспоминал, как специально ездили из тренировочного лагеря в глухую филиппинскую деревню, пытались там купить маникюрный набор. Не нашли, он предложил Жене подправить сломанный ноготь кирпичом или наждачкой, получил от нее в глаз, а потом бесконечно ждал, пока она точила свой коготок то об джинсы, то об ребро монетки.

«Побольше эмоций, – наставлял Викентий Ильич. – Ругайте, восхищайтесь, шевелите ее!»

– Ладно, – проворчал он. – Ногти я тебе подстригу. Но имей в виду: я не спец. Получится криво.

Специальных аксессуаров сроду не держал – обходился швейцарским ножиком с кучей полезных функций. Извлек из кармана, присел на постель, высвободил ножнички. Неудобные они, конечно, и света мало. С большим пальцем получилось нормально, а когда взялся за указательный, не рассчитал. Срезал ноготь под корень и зацепил кожу, брызнула кровь.

– Жека, прости.

Денис достал носовой платок, хотел промокнуть порез – и тут ее руки лихорадочно затряслись.

Отшвырнул ножницы, схватил за плечи, приподнял:

– Женька!!!

Глаза закрыты, лицо по-прежнему мертвое. Но ноги тоже стали подергиваться.

Он вдавил кнопку вызова медсестры и заплакал.

* * *

Когда маленький Митя уверял, что его мама жива, Данг говорила: то не просто детская вера в чудо. Мальчик реально чувствует Женино присутствие на земле. Потому что он ей близкий человек. Сын.

Если брать теорию массажистки за истину, Женины родители в число близких не входили. Они, похоже, не сомневались, что их дочь мертва. Одеты в черное. На почетном месте траурный портрет, рюмка водки, накрытая хлебушком.

Проживали Женины мама и отчим во Владимирской области, в Киржаче, в частном доме. Обоим слегка за семьдесят, по современным меркам ерунда. Но выглядели совсем старичками. Мама полная, одышливая, даже дома опиралась на палочку. Отчим – странный контраст – иссохшая щепка.

Таня с Ходасевичем представились волонтерами.

– Это что еще такое? – удивилась женщина.

Садовникова объяснила:

– Мы помогаем тем, кому сложно. Я узнала, что Митя остался без мамы, и стала его навещать. Играем вместе, гуляем. Ужины иногда готовлю. Папа-то на работе весь день.

– Так Максим говорил, он ему няню пригласил, – растерялась бабушка.

– Ну… это просто соседка. У нее своя семья. Да и с Митей они особо не ладят.

Женины родители переглянулись. Мужчина агрессивно сказал:

– Послушайте! Я понимаю, на что вы намекаете. Но вы видите, в каком мы состоянии?! Ни одна опека нам Митю не отдаст!

Супруга подхватила:

– Я бы очень хотела внучонка к себе взять! Но нам самим, увы, нянька нужна. Ко мне, вон, через день «Скорая» ездит. И Ваня, – быстрый взгляд вниз, на ноги мужа, – совсем расклеился.

Таня тоже посмотрела: правая конечность, без носка, обутая в шлепанец, вся в мокнущих язвах. А левой ноги вовсе нет – штанина подвернута.

М-да. Максим так уверенно говорил, что Митя может у бабушки с дедушкой в школу пойти…

Иван метнул на жену суровый взгляд, цыкнул:

– Не жалься мне тут!

Та сразу сникла, втянула голову в плечи.

Мужчина внушительно изрек:

– Мне Митька пусть не родная кровь, но я его люблю. Только смотрю на вещи реально. Школа у нас – пять остановок. Первоклашку возить надо, хотя бы попервоначалу. Кто будет? Мы из дома не выходим почти.

Валерий Петрович мягко сказал:

– Мы не укорять вас приехали. Наоборот: могли бы помочь. Врачей найти, лекарства.

– А платить за это кому, вам? – насторожился Иван.

– Мы волонтеры, – с укоризной напомнила Таня, – денег не берем. И обещать ничего не можем. Только попробовать.

– Та, волонтеры сейчас тоже: детишкам иногда добрые дела делают, а старики никому не нужны, – отмахнулся мужчина. – Сколько в собесе просим: Верке моей в санаторий путевку, на грязи. Артрит замучил. Нет, не дают. И у меня с ногами вон, – он вздохнул, – полная дрянь. Медицина местная от меня отступилась, а направления в Москву не допросишься. Молодым, говорят, квот не хватает.