— Ага. Раз-два! И приседать. А потом опять прищепку на нос и начну скромненько лыжи просить.

— Да Анисимовна тебе что хочешь отдаст!

— Ага. Лишь бы я ушла.

Соня расхохоталась и тут же снова насупилась:

— Все равно я ее боюсь. Она мне чем-то одну бабку напоминает, Никанориху. Мне лет семь было, мы еще с отцовой родней общались. И мама меня на неделю в деревню к его двоюродной тетке отправила. Типа там отец тоже должен быть, но все как обычно, — приехал на полдня и смылся. Господи, я мелкая была, ждала его, дурочка. И постоянно у забора, с той стороны, которая выходит на улицу, торчала, чтобы не пропустить папочку. А напротив как раз эта Никанориха жила.

Очень неприятная старуха. Вроде бы и одета нормально, и на лицо не страшная, а все равно какое-то ощущение отталкивающее было. Ожидание подвоха, что ли. Словно она только и ждет, как бы сделать тебе пакость, а пока зубы заговаривает, прикидывается добренькой.

И манера у нее еще такая дурацкая была: встанет рядом с калиткой у того заборчика, где в доме мелкие дети, за доски схватится и смотрит, как малыши играют. И так долго могла стоять, прямо глазами их пожирала. И на кого пялилась, те дети обязательно потом заболевали. Высокая температура, жар, плачут без причины. Поэтому Никанориху прозвали сглазливой.

Ну я, конечно, тогда этого ничего не знала. Кто бы мне стал рассказывать. Я просто не любила эту старуху, подсознательно избегала. Но когда она в тот раз приперлась, в забор вцепилась и стала пялиться, я не ушла. Папочка же должен был с минуты на минуту приехать. Он же обещал, блин. Я думала: «Вот приедет, прогонит страшную старуху, возьмет меня с собой». Ага, приехал, как же... Аж стельки растерял.

Ну ладно. Короче, я у забора с одной стороны с какими-то камушками играю, а Никанориха с другой стороны стоит. А баба Нина моя в доме что-то там делала.

День еще был такой мерзкий, я хорошо запомнила. Может, потому что с отцом связано. В такую погоду мне лучше бы дома сидеть, мультфильмы по телику смотреть, а не у забора торчать. Было очень влажно и одновременно душно. Недавно дождь прошел и, судя по тучам, явно собирался еще ливануть. А пока медленно стал сгущаться туман.

Никанорихе бы домой к себе пойти, к ней же никто приехать не должен, а она стоит. И вдруг тихо, но очень отчетливо, вкрадчиво так:

«Девочка! Девочка! Иди ко мне, девочка!»

Смотрю, а она рукой меня манит и улыбается. Приветливо так, а я все равно чувствую, что улыбка недобрая, лживая. И чего это вдруг меня чужая старуха с моего двора зовет?

Но меня же учили, что надо взрослых слушаться, пожилым помогать. Если зовет, надо подойти. А самой так дико не хочется идти. Я уже встала, камушки свои побросала, несколько шагов к калитке сделала и остановилась. Страшно мне как-то и холодно. Хотя, напомню, на улице духота была.

А старуха не унимается. Увидела, что я пошла, и снова зовет, еще настойчивее. И я так медленно, медленно, шажочек за шажочком, к калитке-то и иду. Хорошо, что тут баба Нина вышла зачем-то во двор, сразу сообразила, в чем дело, меня окликнула: «Соня, в дом иди!» И я как проснулась, побежала к ней со всех ног. А баба Нина Никанориху очень строгим голосом спрашивает:

«Нужно тебе что, соседка?»

А та таким льстивым голосочком:

«Да вот, конфетку хотела твоей деточке дать».

А никаких конфет не было у нее, врала все.

Баба Нина отрезала:

«Нельзя ей конфет, соседка».

И в дом меня увела. Ничего не сказала, только сразу мультики включила и занавески на окнах, которые выходят на калитку, задернула. Я было пискнула про папу, но баба Нина так посмотрела на меня, что я до самого вечера вообще во двор не совалась. И через дверную ручку мне водой из чайника поливала, чтобы я лицо умыла.

Ну не знаю, правда или нет, но потом мне мама как-то вскользь рассказала, что именно в тот день неприятная история приключилась из-за Никанорихи. Будто она так по всей деревне прошлась и, кого сумела из малышни, сманила на улицу и в туман увела. Неизвестно, зачем и куда, но на нее со стайкой чужих детей случайно натолкнулся пастух. Он из-за тумана решил скот обратно загнать, а так вышло, что вместе со скотом и детей обратно привел. А старуха быстренько у себя дома заперлась и несколько дней носа на улицу не высовывала, даже дверь не открывала. И вышла, только когда родители этих детишек успокоились.

Во всяком случае, больше за все время, что я у бабы Нины гостила, Никанориха к нашему забору не подходила, и я держалась поближе к дому. А папаша мой так и не приехал...

Мы помолчали. Папаша у Сони был больным местом, и мы ее все жалели. Поленья в печи словно шипели о чем-то, и их бормотание не добавляло уюта. И тут Лера тоже вспомнила историю — про Никанорову.

— Помните, как я несколько раз летом в лагере отдыхала, в котором мой дядька — директор? У нас в отряде была такая девочка Ника, дочка одной известной писательницы подростковых ужастиков. У них фамилии разные, и она не особо распространялась о своем родстве, потому что ей сразу начинали завидовать, доставали вопросами: «А как это, быть дочерью писательницы? А наверное, круто! А про что будет следующий ужастик?»

Она всегда отвечала уклончиво, предпочитала отмалчиваться. На вопрос про книжку,