* * *

Несмотря на то что фанта нагрелась, сам он сидел на цепи, как собака, а вокруг были похороненные в соли акулы, было что-то невероятно прекрасное в движении по океану, в полете лодки, влекомой исключительно силой ветра, в гладкости палубы, по которой не ходили в обуви и доски которой были отполированы сотнями босых ступней.

Парус – это одна из правд. Земли нет. Крик гарпунера: «Вон фонтан!» – означает просто, что море дышит. Он живет в эпоху, где под парусом не пересекают экватор, где нет парусины и веревок, в портах не ждут кареты с лошадьми, где на борту супертанкера один морозильник занимает столько же места, сколько в былое время – адмиральский салон, и там полно мяса, фруктов и консервированного молока в пластике. Все это очень далеко ушло от бочек с водой и вином, ящиков с миндалем, лимонами, галетами и соусами для солонины, которые стояли в трюмах восемнадцатого века.

Шторм ослаб, но молитвы и шепот не умолкали. Нос лодки то и дело нырял вниз, и доски скрипели под напором воды.

А потом наступило утро, и ударил солнечный свет. Он смотрел на морских птиц, касающихся крылом гребня волны. Видел китовую акулу, такую огромную, что она могла бы проглотить Иону, но охотящуюся за добычей, невидимой невооруженным глазом. У нее на спине были золотые пятна. Рыбаки верили, что это монеты, подаренные рыбе Аллахом в награду за то, что у нее нет зубов и она не ест мясо.

* * *

В последнем совершенно секретном отчете генштаба США предрекались массовые смерти африканцев в ближайшие годы. Основные тезисы просочатся в прессу и будут опубликованы вместе с не менее печальными сообщениями дипломатов, шпионов и политологов, включая те, которые предвещают смерть от голода, эпидемий неизвестных болезней, изменений климата, нашествия саранчи, пузырей метана или, например, метеоритов. В такой ситуации одно удовольствие перечитать труды русского анархиста князя Петра Кропоткина.

В детстве Петр окончил Пажеский корпус в Санкт-Петербурге. У его отца было более тысячи душ. Петр избежал придворной жизни, завербовавшись в казачий полк в диком Амурском крае в Сибири. Впоследствии, уже в ссылке, он пытался использовать пример животного царства, чтобы разрешить две главных проблемы того времени: свободу личности и совместный труд общества. По его мнению, дарвиновская теория о выживании наиболее приспособленного была блестящей, но объясняла далеко не все. Революция требовала других аргументов.

Кропоткин верил, что моральные инстинкты возникли до человека, что взаимопомощь удерживает нас вместе:

Где бы мне ни приходилось видеть изобильную, кипучую животную жизнь – как, напр., на озерах, весною, где десятки видов птиц и миллионы особей соединяются для вывода потомства, или же в людных колониях грызунов, или во время перелета птиц, который совершался тогда в чисто американских размерах вдоль долины Уссури, или же во время одного громадного переселения косуль, которое мне пришлось наблюдать на Амуре и во время которого десятки тысяч этих умных животных убегали с огромной территории, спасаясь от выпавших глубоких снегов, и собирались большими стадами с целью пересечь Амур в наиболее узком месте, в Малом Хингане, – во всех этих сценах животной жизни, проходивших перед моими глазами, я видел взаимную помощь и взаимную поддержку, доведенные до таких размеров, что невольно приходилось задуматься над громадным значением, которое они должны иметь для поддержания существования каждого вида, его сохранения в экономии природы и его будущего развития.

Другими словами, несоциальные виды обречены. Пример косуль, пересекающих Амур, очень интересен. Как косуля может понять, что их общая цель – массово пересечь реку в самом узком месте? Сколько из них утонули, ища это узкое место? Помогли ли им наблюдения за птицами? Когда они нашли искомое, как они об этом договорились? Были ли среди них те, кто отказался? Инакомыслящие?

Взаимопомощь действует и среди людей. В ссылке Кропоткин беседовал с кентским лодочником, который рисковал жизнью, чтобы спасти тонущих. Что заставляло его выходить в шторм?

«Я и сам не знаю, – ответил лодочник князю, – вон там, в море, гибли люди. Мы видели, что их было на судне пять или шесть человек, уцепившихся за мачту и подававших отчаянные сигналы. Мы не могли вынести напряжения; все сразу сказали: „Надо выходить!“»

Есть и другие примеры. Один карельский старик выкопал себе могилу летом, чтобы односельчанам не пришлось копать ее зимой, когда земля замерзнет. Команды ганзейских торговых судов в Балтийском и Северном морях, попадая в шторм, объявляли всех на судне равными друг другу и полагались на волю волн и волю Божью.

* * *

Статуя Христа-из-Бездны стоит на глубине семнадцати метров в гавани Ла-Специи. Даже на этой глубине известный нам мир отступает. Солнце становится точкой – как зрачок, на который направили лампу. Вода синеет. Красный почти исчезает из спектра, и кровь кажется черной.

Те, кто ныряет глубже, попадают в темноту. Они дрейфуют в своих гидрокостюмах, подавая сигналы оставшимся на поверхности, еле двигая ластами. Море уже становится океаном. Они смотрят вниз и видят бездну. Рундук Дэви Джонса.

Не надо плыть ниже. Океан бьет в уши и виски, в глаза и подколенные сухожилия.

* * *

Ему принесли риса и кусок марлина. Он пил очень много дождевой воды. Он сильно обгорел под солнцем. Он говорил себе, что останется стоять, но его сгибало вдвое. Англичанин без тени. Его держали в плену враги, жизни которых он не мог отнять. Герои, которые появляются в мультиках без предыстории. Вооруженные и утверждающие, что в непонятной ему истории есть смысл.

Он нашел тряпку, чтобы прикрыть лицо. Закрыл глаза и увидел лапки лебедя в ледяном пруду, снизу, отбрасывающими льдинки. Белые лебеди на севере, черные на юге. Он почувствовал, что ныряет в бассейн в Найроби, а потом выбирается на воздух. В горячке он плыл в гавань северного островка, выглядевшего сверху так, как будто его обрезали острой ракушкой. На открытом всем ветрам острове росло всего несколько деревьев, пучки травы да вереск, а на горизонте виднелся темный холм соседнего острова. Каменистая гавань была завалена корзинами для рыбы и оранжевыми пластиковыми садками, которые встречаются во всех рыбацких гаванях северной Англии и Шотландии. А в конце гавани стояло узкое здание универмага, выстроенное из песчаника, – небоскреб «Утюг», чьи большие яркие окна так отличались от всего остального в этом диком и суровом краю, похожем на Новую Атлантиду.

Наступило всеобщее оцепенение. Лодка медленно разрезала воду. Они подходили к Рас-Камбони: Кения была недалеко. Как быстро бы он добрался на хорошем катере отсюда до Ламу. Он бы принял душ, а потом провел вечер как свободный человек в отеле «Пепони», поужинал бы на веранде с видом на море. Краб, салат из манго, вино со льдом. К несчастью, это все фантазии.

Они обогнули полуостров и пристали к выгнутому полумесяцем пляжу, который ничем не напоминал гавань Новой Атлантиды.

Итальянцы зовут эту деревню Камбони, ну а британцы – Залупой. Некоторые здания здесь маленькие, со сверкающими на солнце крышами, крытыми оловом, другие высокие, как в Ламу, и на их плоских крышах установлены пологи, ярко раскрашенные по сомалийской моде. Его развязали. Ткнули стволом в спину, и он спрыгнул вниз и побрел в своем кикои к берегу по грязной воде.