Вдруг, непонятно почему (а может, и понятно – ведь все дни и недели она тогда только и думала, что о своём издательстве), Надежда крикнула:

– А что ты умеешь делать?

Он ответил, поезд прогрохотал…

– Чего?!

– Рисовать. Нарисовать тебя хочу.

Меня уже рисовали… Сердце её смялось, как лист бумаги под властной рукой, и, брошенное на землю, медленно стало расправляться.

– Пошли, выйдем! – прокричала она, как парни на танцплощадке её родного города.

И через полчаса они уже сидели в кондитерской над чашками кофе, не притрагиваясь к ним.

О таком попадании в яблочко она и мечтать не могла! Витька Скобцев, четвёртый курс Полиграфического, эскизы обложек делал, не читая книгу. Надежда подозревала, что читать он не умел, а шрифты выучил каким-то отдельным способом. Содержание книги она ему пересказывала, и он выдавал единственно верный образ. К той элегантно-эротической бодяге набросал эскиз прямо на салфетке; детектив-ужастик предложил оформить в стиле чёрно-белом, остром, жёстком – вот так… примерно. А та полька… как, напомни, её имя? – тут надо бы… Постой, а давай, мы на обложку твой портрет дадим? Обернись-ка мельком, через плечо… Да, именно так!

Домой в этот день Надежда вернулась счастливая. Месяца не прошло с её поездки в Гданьск. И сегодня, встретив Витьку Скобцева, от которого так и несло настоящим кондовым профи, – сегодня она поверила, что издаст все эти книги! Вот так, оказывается, и сбываются мечты: если своим яростным желанием ты прожигаешь каучуковую плотность пространства и времени!

Она металась по квартирке и напевала – впервые за долгие, долгие месяцы.

В кухне на разделочной доске лежал размороженный ломоть мяса, который она собиралась немедленно поджарить с лучком! Именно так, о-ля-ля, именно так: брутально и вкусно – поджарить с лучком!

Зазвонил телефон.

Чужой голос в трубке, серый и какой-то… мёрзлый, не здороваясь, проговорил:

– В общем, это… Я отвёз её, и почти сразу он родился.

– Кто – он? Что… – И поняла, и внутренности скрутило такой жгучей болью, поистине родовой, невыносимой, прошило сердце, обожгло лёгкие – Да… – прошептала, давясь тишиной. – Да! Это… мальчик?

– Роддом на Миусской, – сумрачно добавил Рома. – Я ещё позвоню, когда… выписка.

«Палестинское агентство Maan утверждает, что руководство тюрьмы «Маханэ Нимрод» согласилось рассмотреть требования, выдвинутые палестинскими заключёнными: снять ограничения на свидания с родственниками и на покупки в тюремном ларьке. В случае, если их требования будут отвергнуты, палестинцы угрожают начать голодовку. Международный Красный Крест уже предупреждён о назревающем конфликте».

Большинство заключённых террористов знали только арабский, да и то – разговорный. И потому образованные представители этого мощного отряда обитателей тюрьмы, особенно те, у кого в активе имелся драгоценный английский – язык международных правозащитных организаций, ценились превыше всего и на особый манер: ведь именно они писали сотни писем и жалоб в разные инстанции.

Такого ценного кадра в камере всячески обихаживали, его прихоти и поручения выполнялись рабами неукоснительно и мгновенно, и никто не смел сесть в его кресло или на его стул, украшенный вышитым ковриком или богатой восточной тканью.

Раз в полгода в тюрьме появлялись с проверками представители Красного Креста. Как правило, это были врачи, сотрудники миссии ООН. В течение нескольких дней подряд, каждое утро посланец возникал на пороге офиса генерала Мизрахи, и тот, вытянув брюхо из-за стола, вздыхая и мысленно произнося длинный ряд слов на иврите, арабском и французском (родители генерала приехали из Марокко, и домашним языком в семье был язык Мольера и Флобера), сопровождал инспектора в медсанчасть, где и разворачивалось главное побоище.

Игнорировать эти визиты было совершенно невозможно: речь шла о репутации страны и всей её пенитенциарной системы. Особенно доставалось медицинскому персоналу, будто кто-то за кулисами мировой политики задался целью испытывать порог терпения врачей.

Угрюмое ожидание этих проверок и трепет начальника тюрьмы сравнить можно было только с ожиданиями торнадо «Катрина» у берегов Луизианы.

Являлся такой странствующий крестоносец в сопровождении переводчика, хотя все поголовно тюремные врачи английский знали и вполне могли объясниться с иностранным коллегой. Но то ли протокол проверок включал непременный перевод, то ли эти господа исполняли ещё кое-какие, не слишком афишируемые функции, а только монотонный синхробубнёж неуклонно сопровождал любую беседу, затрудняя и затягивая процедуру и без того муторных проверок, быстро исчерпывая невеликий запас доброжелательности у медицинского персонала тюрьмы.

Хотя переводчики бывали первоклассными. Так, на памяти Аристарха, с несколькими крестоносцами приезжал один и тот же приятный разбитной парень, Равиль, татарин родом из Казани. Раза три им удалось урвать минут десять, перекурить на крыльце и переброситься парой слов. У того и голос был приятный, и безупречные оба языка – английский и иврит. Он знал чёртову пропасть анекдотов и сам искренне ржал над ними, даже рассказывая один и тот же в восемнадцатый раз.

Но едва инспектор Красного Креста открывал рот и начинал говорить, Равиль на глазах превращался в робота, механическим голосом молотящего дословно всё произносимое, включая ругательства, вводные слова и слова-паразиты. Когда доктор Бугров говорил: «Да на хрена его исследовать, когда он классический симулянт!» – Равиль переводил это буквально, не меняя ни одного слова в предложении, с абсолютно непроницаемым лицом.

Эти самые инспекторы, как мужчины, так и женщины (каждый раз являлся кто-то новенький), всех террористов неизменно величали «политзаключёнными», а если Аристарх, безуспешно пытаясь сдержаться, произносил нечто вроде: «Этот политзаключённый зарубил тесаком для разделки мяса двух воспитательниц детского сада, старика-охранника и покалечил восьмерых детей, за что сейчас, сидя в тюрьме, получает зарплату от своих боссов», – лица их становились каменно-бездыханными, как у жующих коз.

– Молчи, Ари! – говорил генерал Мизрахи трагическим голосом. У него в дни таких инспекций подскакивало давление, и кто-нибудь из фельдшеров по указанию доктора Бугрова засандаливал ему укол в задницу. – Не создавай мне проблем. Умоляю тебя памятью мамы: заткни своё неуёмное русское хлебало!

Приезжал такой представитель с заранее составленным списком из двух-трёх десятков имён самых славных работников ножа и топора, ибо те знали адреса абсолютно всех международных инстанций и безостановочно строчили письма в ООН, в Красный Крест, чёрту-дьяволу и пророку Магомету.

Первым делом, в сопровождении начальника тюрьмы, крестоносцы шли по камерам – лично беседовать со страждущими; затем возвращались в медсанчасть требовать от врача убедительных разъяснений: почему больному политзаключённому… – список подносился поближе к глазам – Аббасу-аль-Хаддаду не прописана диета из авокадо?