— Он обычно бывает более осторожен, — заметилГорохов. — Вы уже объявили своим людям, чтобы они подтягивались к этомукафе? У нас мало времени, подполковник.

— Я собрал всех своих людей, — доложилГвоздев, — из МУРа прислали подкрепление. Думаю, что после сегодняшнейночи вор поменяет свою кличку. Он больше не будет Счастливчиком.

— Хотелось бы, — согласился полковник. — Влюбом случае там будет сегодня ночью очень жарко. Смотрите, не ошибитесь. Оттакого типа, как Счастливчик, можно ждать чего угодно.

— Я вызову туда и ваших ребят, — решительно сказалГвоздев.

— Они говорили с ним? — спросил полковник.

— Да, и он приказал им ждать его в районе Кутузовскогопроспекта. Примерно где-нибудь в той стороне. Даже дал телефон, о существованиикоторого мы не знали. И предложил задержать всех, кто вместе с ним выйдет изздания.

— Он сказал «задержать»? — уточнил Горохов.

— Он написал «задержать», — пояснил Гвоздев.

— Черт возьми, — не выдержал полковник, —может, он действительно раскрыл наших ребят? У меня был знакомый, полковникЛеонов, который всегда говорил, что преступников задерживают, а бабочек ловят,объясняя разницу в терминах. Он как раз вел дело Счастливчика.

— Вы думаете, он их раскрыл?

— Не знаю. Но слово «задержать» мне не нравится. Знаетечто, подполковник, не нужно вызывать ребят на Тверскую. Пусть будут там, где имуказал быть Счастливчик. Вы меня поняли?

— Но мы уже знаем, где он готовит нападение, —упрямо сказал Гвоздев.

— И все равно торопиться не стоит. Пусть они ждут егозвонка. Может, он знает то, чего еще не знаем мы.

— Хорошо, — немного раздраженно сказал Гвоздев иотключился.

Горохов подумал немного и вызвал своего секретаря.

— Найдите капитана Хонинова и соедините меня с ним.Очень срочно.

На Тверской всегда бывает много народу. Раньше этацентральная улица столицы называлась по имени писателя, считавшегося классикомне только русской, но и мировой литературы. Однако после восемьдесят пятого года,когда дух отрицания вселился в души людей, а дух разрушения сумел за нескольколет развалить самую великую в истории человечества империю, улица былапереименована и названа так, как называлась раньше, за восемьдесят лет доэтого. Никому не пришло в голову, что не совсем правильно возвращать староеназвание улице, на которой стояли новые дома, ставшие символами уже новогостроя, при котором писатель, чье имя носила улица, был признан одним изосновоположников новой литературы. Но из жизни писателя сделали анекдоты, егокниги превратились в объекты насмешек, его пьесы перестали ставить, самого егоназвали конформистом и приспособленцем, а его нелегкую жизнь и тяжелую смертьизвратили, сделав после смерти врагом того строя, который он искренне воспевал.

Но перемены коснулись не только названия улицы. Задолго доэтого не повезло и поэту, справедливо считавшемуся величайшим гением в историиРоссии.

Его памятник переехал с одной стороны улицы на другую.Другой же поэт, который гордо стоял на площади своего имени, как-то сник из-зачастых голосов, предлагавших снести и демонтировать памятник ему — зачинателюреволюционной поэзии.

Однако самые разительные перемены произошли во внешнемоблике улицы.

Появились новые названия, немыслимые еще десять лет назад.От памятников великим поэтам до конца улицы по ночам обычно выстраивалисьшеренги девочек с одинаково наглым и глупым выражением лиц. При этом сидевшие вавтомобилях сутенеры гордились своим ремеслом, считающимся во всем мире самымпозорным и самым подлым занятием для мужчин.

В одночасье исчезли с улицы некогда невероятно наглые ибесцеремонные швейцары гостиниц и ресторанов, измывавшиеся над клиентами иустраивавшие у дверей своих заведений подлинные экзекуции гостям города. Есливо всем мире швейцары таскали чемоданы гостей и всячески помогали клиентам, тона этой улице еще десять лет назад швейцары стояли в дверях только для того,чтобы никого не пускать.

В книжных магазинах тоже произошли существенные перемены.Раньше здесь продавались книги «грандов» отечественного реализма, которых никтоне хотел читать. Любая хорошая книга была невероятным дефицитом. Зато визобилии повсюду стояли тома классиков того учения, на котором и было построеногосударство.

Правда, кроме классиков, продавались и увесистые томаочередных вождей, состоящие из их скучных докладов и не менее скучных отчетов.Спустя десять лет, когда улицу уже переименовали, в магазины хлынул иной потоклитературы. Это было настоящее пиршество духа. Теперь можно было купить все —от некогда ущербной фантастики до почти запрещенного ранее детектива, отблестящих собраний неведомых доселе классиков, известных всему миру, до книг —воспоминаний действующих политиков. Это была улица, ставшая символом перемен.

Хороших и плохих.

Магазин испанских ювелирных изделий, расположенный в самомначале Тверской, недалеко от здания Государственной думы, был широко известен.Магазин находился в самом центре города и приносил довольно солидную прибыльего владельцам. Однако отсутствие пространства и помещений на главной улице городапривело к тому, что магазин был вынужден оставить второй этаж для кафе, кудаможно было попасть, войдя с улицы и поднявшись по лестнице.

Коротков и трое его боевиков приехали сюда в половиневосьмого вечера.

Машину оставили у Центрального телеграфа. В самом кафепосетителей было еще довольно много, и они сели в угол, сделав довольноскромный заказ. Один из боевиков принес с собой большую продолговатую коробку,в которой мог быть букет цветов. Он бережно положил ее на столик. Время шло,некоторые посетители уходили, некоторые входили. Коротков нервно поглядывал начасы.

Уже перед самым закрытием появился мужчина, поторапливаяпосетителей кафе.

Официантка, строгая и неулыбчивая, получала деньги сзадержавшихся клиентов. К столику, где спокойно сидели четверо мужчин, онатакже подходила дважды, и каждый раз Коротков обещал, что сейчас они уйдут.

В восемь часов вечера в зале осталась только влюбленнаяпарочка, сидевшая в углу, и одинокий мужчина, уронивший голову на столик. Былуже девятый час вечера, и официантка пыталась уговорить гостей покинуть кафе.

— Эти влюбленные, кажется, и не собираютсяуходить, — негромко сказал один из боевиков Крота.

— А этот вообще пьян в стельку, — показал назаснувшего за столом мужчину другой.

— Когда вы уйдете? — снова подошла к нимофициантка.

Коротков взглянул на часы.

— Все, — решительно сказал он, — большенельзя ждать. Рома, спустись вниз, — предложил он одному из своихлюдей, — проследи, чтобы сюда никто больше не вошел.