Афанасьев молча покачал головой, направляясь в изолятор. Говорить не хотелось. За время следствия он, к собственному удивлению, привязался к незаурядному психу с диссоциативной манерой поведения. Побег из больницы ставил под сомнение непричастность Макарова к похищению детей. Если он смог сбежать, не засветившись ни на одной из камер, то, возможно, делал это и раньше, возвращаясь в больницу к моменту обхода. Григорий знал слишком много, вел по следу со стопроцентным попаданием. Место преступления, водосток, потайная стена в кафе и так вовремя спасенный ребенок. Следователь сам не раз говорил, что если бы не алиби, то Макаров был бы главным подозреваемым. К тому же Ника Кириллова – вылитая Люся… Складно выходит, как по маслу. Все это время он мог водить их по ложному следу, прикрываясь бредом о чудовищах. И все же… Интуиция подсказывала другое.

– Восьмой. Прошу сюда, – пригласил доктор. – За время лечения Григорий провел здесь достаточно много времени. Дебоши в столовой, бунты пациентов, срыв групповой терапии. У меня было предположение, что он нарочно устраивает все это, чтобы оставаться наедине со своей галлюцинацией. Должно быть, он требовал к себе большего внимания, чем я мог позволить. У нас только в одном из отделений тридцать таких красавцев. Государственная медицина, кадров не хватает. Я не заметил, что с пациентом происходит что-то неладное, но, как я уже говорил прежде, Григорий – хороший манипулятор, возможно, я и сам попался на его удочку. Как и вы, Роман Михайлович. Это действительно сложно признать. Я пытался предупредить вас с самого начала, но вы не хотели слушать.

– Считайте, что сейчас хочу, – хмуро ответил Афанасьев. С доктором общение не заладилось с первого визита в клинику. Слишком мудреный, высокомерный, чопорный. Но не признать очевидного факты не позволяли. Он действительно поверил Григорию и сейчас, стоя в комнате с белыми стенами, искал то, что бы могло оправдать побег. – С внутренней стороны двери изолятор невозможно открыть. Ни ручки, ни замка. Обивка не сорвана. Без посторонней помощи Макаров не мог выйти из изолятора. С чего вы решили, что пациент сбежал? Его могли похитить.

– Роман Михайлович, я ни разу не упомянул о побеге. Григория Константиновича нет в больнице. Каким образом это произошло, разбираться не в нашей компетенции. Моя работа заключается в том, чтобы помочь найти причинно-следственную связь определенного поступка или действия. Но пока вы не найдете господина Макарова, я ничем не смогу помочь, – без единой эмоции ответил психиатр. Следователь нервно скрежетнул зубами, отворачиваясь.

– У вас на каждом этаже установлены цифровые замки. На сервере сохраняются данные, чьей именно картой и в какое время открывали двери? – поинтересовался он, рассматривая выцарапанный на стене рисунок.

– Да, разумеется. Наш санитар, Клюев Илья Викторович. Он работает в клинике практически двадцать лет. Ответственный, добропорядочный, всегда выполнял свою работу без нареканий. Вчера была его смена, сегодня выходной. Старшая медсестра пыталась до него дозвониться, но безуспешно.

– Клюев… Откуда мне знакома его фамилия? Санитар, который в момент похищения находился в спорт-баре, в паре кварталов от березовой рощи. Это уже интересно… – Капитан выдохнул, стараясь сохранять спокойствие. – Мне нужно осмотреть комнату и личные вещи Макарова.

– Разумеется, пойдемте, я вас провожу, – кивнул Павел Степанович, приглашая следовать за ним.

Афанасьев зашел в палату, задумчиво взглянув на двух молоденьких медсестер, согласившихся выступить в роли понятых. Небольшая комната с двумя кроватями. Тумбочка, стол, заклеенное скотчем окно. Убирались недавно. Док предупреждал, что накануне Макаров устроил погром, но сейчас все по полочкам, ни крошки на полу. Окунев знатно гоняет свой персонал, пресекая любую халатность. В конкретном случае это сыграло в минус: ничего, что бы указывало на причину побега или хоть какую-то связь с детьми. Предметы личной гигиены, одежда, книги, сканворды и фотоальбом – обычный набор любого пациента.

– Что здесь происходит? Почему гражданские в палате? – В дверях показались двое молодых парней в форме. Следователь молча достал ксиву, пресекая дальнейшие вопросы. – Товарищ капитан, простите, мы по вызову. Не знали, что…

– Долго же вы по вызову едете, – перебил следователь. – Сбежавший пациент проходит по делу о похищении детей важным свидетелем. Расследование о его исчезновении буду вести я. Вопросы?

– Никак нет, товарищ капитан.

– Хорошо, пока не приехали мои ребята, поможете здесь. Соберите данные медицинского персонала ночной смены. Кто где был и чем занимался по часам. Все понятно? – спросил Афанасьев. Ребята молча кивнули, переглянувшись между собой. – Тогда какого лешего застыли, как истуканы, выполнять.

На глаза попалась неплотно закрытая решетка вентиляции. Макаров утверждал, что его дочь спрятала сломанную шкатулку точно за такой же решеткой. Так и вышло. Но если он говорил о себе? Единственное место в палате, куда не полезут санитары, контролирующие каждый шаг.

– Павел Степанович, не подсобите? – попросил он. Док помог передвинуть кровать, подставляя тумбочку. – Здесь что-то есть, – посветив фонариком, произнес Роман, откручивая руками едва держащиеся болты. – Едрить твою налево, Макаров… Что же ты натворил…

– Вы что-то нашли, Роман Михайлович? – поинтересовался доктор. Афанасьев молча достал фарфоровую куклу с разбитой головой, не веря своим глазам. – Это игрушка одной из девочек? Что это значит?

– То, что мы нашли улику, – односложно ответил следователь, набирая номер Шурика. – Объявляй Макарова в розыск. Есть причины полагать, что он наш главный подозреваемый.

Глава 20

«жюльверн»

Мельник была права, номер в отеле «ЖюльВерн» удалось снять без проблем. Документы никто не требовал, спросили только имя. Представился Иваном Васильевичем Буншей, а молоденькая девчонка на ресепшене даже не улыбнулась. Фамилию дважды спрашивала, все никак записать не могла.

Всего в гостевом доме было восемь комнат, заняты только две. Днем гостей не должно быть много. Мне играет на руку, лишние глаза ни к чему. Это место не для семейных пар, туристов или студентов. Сюда приходят за другим. Как следствие, вытекающая конфиденциальность, не хотят выставлять напоказ факт супружеских измен. У каждого свои пороки. Человеческая природа не идеальна, мы все так или иначе потакаем слабостям. Съеденный торт после двенадцати, ложь начальству, чтобы уйти с работы пораньше или устроить выходной. Даже в детстве мы притворяемся больными, чтобы прогулять нелюбимый урок. Глупо осуждать, это есть в каждом из нас. Но, сказать по правде, сам никогда не понимал неверные пары. Для чего они продолжают играть в счастливую семью, раз за разом причиняя боль дорогим людям? Садизм с элементами мазохизма. Я бы никогда не поступил так со своей женой. Отсюда вопрос, какого черта я делал здесь раньше?..

Однозначно я прежде уже бывал здесь. Знакомый холл, лестница, картина на стене. Я знаю, куда идти. Шестой номер. Сам попросил на стойке ресепшена именно его. От лекарств еще не отпустило, сложно сопоставлять мысли. Голова гудит… Бред. Я не мог. Или?.. Логику не отключить. Стараюсь сам себе найти объяснения, пока не выходит. Большая круглая кровать, ванна-чаша посреди комнаты, шест, барная стойка и душевая кабинка с туалетом. И как все это уместилось в двадцать квадратов?

Оправдаться не выходит. Если я с кем-то и встречался здесь, это была женщина. Я не помню определенный отрезок времени, но сомневаюсь, что в подобном месте мог вести переговоры с частным сыщиком или выпивать с коллегой по работе. Абсурд. Я накосячил перед Аленкой еще до того, как выкопал тело дочери. Вот же идиот! Хорошо, что хоть Люся меня таким не видит, в глаза бы ей посмотреть не смог…

Нужно вспомнить. Необходимо. Кириллов встречался с женщиной перед похищением дочери. Выходит, как и я… Это может быть связано. Каким-то образом я вышел на этих тварей, возможно, именно она стала зацепкой. Голова… Дикая боль, в висках стучит. Давай, чертов изменщик, думай!

Вечер. Да, это точно был вечер. Темно. На улице жарко. Слишком жарко, но бросает в холод. Руки ледяные, даже сейчас пробирает. Шестой номер. За дверью журчит вода. Не уверен, что хочу заходить, или мне сейчас так кажется. Воспоминания путаются с реальностью, не получается разобраться в ощущениях.