– Куда мы идём?

– На фабрику собачьей еды, – ответила Дасти так, словно её тошнило.

– Собачьей? – Олео чуть не поперхнулся. Синяки от клыков Гризлера ещё не зажили у него на горле.

– Нету там никаких собак, – раздражённо сказала Дасти. – Одни машины.

Олео остановился. Боль в горле сменилась колющим страхом. Живодёр – тоже машина.

Дасти заметила, что он отстал, и обернулась.

– Машины опасны, но они не для того, чтобы убивать лис.

Олео весь затрясся. Он ведь знает одну машину, которая убивает. Стаскивает шкуры прямиком с мышц. Но Дасти ясно дала понять, что не желает слышать о его прошлом.

Лисица двинулась по дороге дальше.

– Лисе надо знать о машинах три вещи.

Олео посмотрел назад, откуда они пришли. Молочный Фургон уже пропал из виду. Он бросился догонять Дасти.

– Во-первых, – сказала она, – никогда её не кусай.

У Олео закололо на губе под коростой. Это правило он уже уяснил.

– Их железная шкура тебе обломает зубы. А если укусишь их чёрный хвост, их проволочные жилы прострелят тебя Голубым. Оно изжарит твою плоть, и она отвалится от костей. Я видела, как это случилось с енотом.

Олео с содроганием взглянул на повислые провода. Их зловещие вибрации пробирались в уши, и в голове начинали мелькать висящие шкуры. По этим проводам расползалось Голубое. А проводов там были целые дюжины.

– Во-вторых, – говорила Дасти, – машины послушны. Они не работают, когда людей нет рядом. Вот поэтому мы идём на фабрику до первой сирены. – Она кивнула на Город, который виднелся вдали, на его тихие улицы, на фонари, сиявшие тускло в утренней серости. – Мы должны уйти раньше, чем солнце покажется над горизонтом.

– А чт-что в-третьих? – спросил Олео, сомневаясь, что хочет слышать ответ.

– Когда ты внутри машины, – сказала Дасти, – береги хвост. Там везде шестерёнки. У каждой сотни зубов. Если какая-то тебя схватит, она заглотит тебя вовнутрь и разжуёт на кровавые кусочки. И она тебя ни за что не отпустит, ори – не ори.

Олео едва удержался, чтобы не заскулить. Назад уже не повернуть. До Молочного Фургона чересчур далеко. На онемевших лапах он шёл следом за Дасти и думал о том, зачем вообще надо лисе забираться внутрь машины.

В ГРЯЗНОМ ОТ дыма утреннем воздухе электрические кабели привели Дасти и Олео в сердце железного леса. Серебристые туловища тянулись высоко над головой, рычали языками пламени и рассыпали тучи дымных листьев. Их тошнотворная копоть застила небо и забивалась в лёгкие.

Олео не отставал от Дасти, которая обнадёживающе размахивала хвостом, но его по-прежнему неудержимо трясло, когда они проходили мимо масляных луж и залежей битого стекла. После долгого пути сквозь падающий пепел они подошли к огромному деревянному зданию с облупившейся фиолетовой краской. Гудящие провода склонялись с неба прямиком в угол здания. Усы Олео чувствовали, как по проводам ползёт Голубое, чтобы накормить собой обитателей фиолетовой громады.

Дасти принюхалась к стене фабрики, а затем спрыгнула в колодец, окружавший подвальное окно. Олео подошёл к краю колодца. Окно было такое грязное, что в нём виднелись одни лишь размытые силуэты. Через треснутое стекло густо воняло сырым мясом и застаревшей смазкой, пылью и сухим зерном, и особенно остро – мочой. А под всем этим – внутри железа – извивалось Голубое.

Дасти прижалась мордой к низу оконной рамы, надавила, с окна посыпалась ржавчина, и оно открылось.

– Подожди! – воскликнул Олео, у которого отчаянно заколотилось сердце. – Чт-что там, говоришь, за правила?

Дасти подняла на него глаза.

– Уж кому-кому, а тебе-то бояться машин не стоит.

У Олео пересохло в горле.

– Что ты хочешь сказать?

– Тебя ведь тоже сделали люди.

Он почувствовал, как напряглись плечи.

– Откуда, по-твоему, взялась эта бирка у тебя в ухе? – сказала Дасти. – Ты принадлежишь им. Может, ты и похож на лиса, но люди переделали тебя под свои нужды. Зубы, уши, даже инстинкты – они у тебя все притупились, чтобы служить людям.

Олео прижал свои вислые уши, надеясь, что так их не будет видно. Он вспомнил, как Фермер говорил дочери, что они разводят только самых ручных альф – чтобы лисёныши не кусались. Лис на Ферме кормили, ухаживали за ними, приручали их потихоньку – год за годом, поколение за поколением… Всё ради того, чтобы люди носили их шкуры.

– В этом есть даже какая-то радость, – сказала Дасти не так уж радостно. – Собаки – существа хоть и глупые, хоть и тупые, людям-то они кажутся симпатичными.

От этих слов Олео захотелось отгрызть бирку на ухе. Но он испугался, что, если отгрызть, он начнёт забывать Ферму. И Н-211.

Дасти взглянула на небо, которое медленно наливалось розовым.

– Идём. Это место скоро будет кишеть людьми.

Она ткнулась носом в открытое окно и исчезла внутри. Олео попробовал стряхнуть с усов электрический гул, но ничего не вышло. Он вздохнул, спрыгнул на камешки в колодце и протиснулся в окно.

Под лапами раздалось пыльное «ПУФ!»

Он стоял на высокой платформе, откуда открывался вид на помещение, похожее на пещеру и гораздо больше Белого Сарая. Свет с трудом пробивался сквозь стеклянный потолок, погружая фабрику в коричневые тона. В центре стояла какая-то громадная фигура, но разобрать из-за темноты было невозможно.

В ушах застучало. Олео принюхался к потолку – не висят ли шкуры? Потом к углам – нет ли вёдер, откуда сочится чёрное? Никаких запахов, кроме мяса и масла, мочи и Голубого.

Перепрыгивая с полки на полку, Дасти спустилась вниз. Олео за ней. Не успели их лапы коснуться бетонного пола, как с дикими воплями ожили тени. Глаза-бусины сбились у стены в кучу. Ворсистые туловища, горбатые и серые.

Крысы.

Дасти двинулась прямо на них, и ворсистое скопище разбежалось от лисицы, точно тень от пламени. Олео резво скакал, пытаясь не отставать от хвоста Дасти, а ему вслед принюхивались мокрые носы, таращились немигающим взглядом пустые глаза. Он заметил в углу маленькую ловушку; проволочная перекладина защёлкнулась на ворсистом теле, кишки взрывом разлетелись по стене.

Они вышли в центр, и громадная фигура обрела очертания. Шерсть у Олео встала дыбом. Машина занимала собой всю фабрику. Со всех боков высовывались трубы. Дюжины стеклянных глаз смотрели безучастно. Квадратная глотка разверсто застыла спереди в вечном вое. Казалось, будто Машина спит, но Олео чувствовал, как Голубое потрескивает внутри.

Дасти принюхалась к баку с ингредиентами сбоку от Машины и фыркнула.