«Мы обрубили, – с горечью подумал Тулл. – Патрицию пачкать руки в крови не пристало – это наш удел».

– Когда это будет сделано, господин? – спросил Корд.

– В полдень, когда солдаты готовят пищу. Вы должны заранее предупредить легионеров, которые будут вам помогать. – Цецина едва заметно и холодно улыбнулся. – Еще вопросы?

Вопросов больше не было.

– Я вернусь через час; к этому времени списки должны быть готовы, – распорядился правитель. – У входа вы найдете таблички и стили для письма.

Старшие командиры вышли через дверь в боковой стене, оставив собравшихся в атмосфере мрачной неизбежности предстоящего выбора. Люди прятали глаза, но Тулл с Фенестелой обменялись быстрыми взглядами.

– Никогда бы не подумал, что предстоит пережить такое, – пробормотал опцион и выдал такое проклятье, от которого человек, услышавший его, тут же поседел бы.

– Я тоже, но ситуация напоминает гнойник, который необходимо вскрыть. Кроме того, Цецина отдал приказ, – возразил Тулл, чувствуя гнев, горечь и обиду. – Могу назвать тебе первые четыре имени для списка.

– Костистый, Толстоносый и близнецы, – сам назвал Фенестела и выругался. – Схожу за табличкой и стилем, – сказал он и встал в очередь.

Во рту у Тулла было кисло и неприятно. Им с Фенестелой предстояло составить список людей, которых надлежало убить.

Как до этого могло дойти?

К тому времени, как чрезвычайное собрание у Цецины завершилось, наступила третья стража. Правитель отпустил командиров, на прощание напомнив, что они должны отобрать лучших легионеров и напасть на тех, кто значился в списках, по единому сигналу.

– Боги с нами, – заверил Цецина, когда двери отворились. – Правое дело всегда победит.

Громкие слова да вздорные речи, думал Тулл, ворочаясь в постели. Из его старой центурии в список не попал ни один легионер, но остальные центурионы его когорты составили список из тридцати восьми имен. Само собой, одними из первых в них значились Костистый и его ближайшие сподвижники. Даже общее количество приговоренных оказалось у них меньше, чем в других когортах – кое-где речь шла о пятидесяти и даже шестидесяти подлежащих уничтожению мятежниках, – но это не освобождало от понимания того, что их ждут впереди ужасные и кровавые события. Тулл взвалил на себя обязанность избавить свою центурию – бывшую ранее под началом Септимия – от осужденных на смерть людей.

Остаток ночи он не сомкнул глаз.

День, однако, не принес облегчения. Разбитый, с покрасневшими глазами, Тулл еще раз все обдумал и решил вновь довериться Пизону и другим надежным ветеранам своей старой центурии, переведенным теперь в новую. Полностью положиться на легионеров, которыми прежде командовал Септимий, Тулл не мог. Он не верил, что они смогут быстро и точно исполнить его приказы, а потому рассказал о плане Цецины только старым боевым товарищам, подождал, пока они переварят услышанное, и добавил, что неизбежное должно произойти. Некоторым настолько не понравилась затея Цецины, что Тулл уже хотел было не брать их на задание, но потом решил, что они могут не убивать.

Теперь предстояло дожить до полудня. Есть не хотелось; казалось, если что-то попадет в желудок, то тут же вернется обратно. Похоже, бóльшая часть его людей чувствовала то же самое. Тулл приказал центурии заняться повседневными воинскими упражнениями под руководством нового центуриона и опциона, сменившего Фенестелу, на парадном плацу. Около часа он провел, обходя казармы своей когорты, сторожа, по своему обыкновению, легионеров и переговариваясь со встречными командирами, которые сообщали, что все верные присяге солдаты уже знают о плане Цецины.

Как и боевые товарищи Тулла, в основном они все согласились на выполнение этого отвратительного поручения. Некоторые нервничали – по крайней мере, так показалось Туллу, – но обреченные мятежники как будто ничего не замечали. Что будет, когда прозвучит сигнал Цецины, об этом оставалось только гадать.

Тулл не думал об остальных командирах, которым предстояло то же дело в когортах Пятого и Двадцать первого легионов. У него свои заботы, у центурионов других частей – свои. Убедившись, что все привлеченные им люди готовы действовать, он направился в свою старую когорту.

Время на площадке для воинских упражнений летело быстро. Ничто так не помогало провести его, как скучные монотонные передвижения вперед-назад, формирование боевых построений и учебные тактические бои. Обычно Тулл только наблюдал, но в это утро он сам принял участие в строевых упражнениях. Центурион хотел, чтобы у него не было возможности думать. Истекая потом, чувствуя, как работают мышцы, он маршировал, одновременно выкрикивая приказы, – и забывал о предстоящей кровавой работе. Вверх-вниз, вперед-назад, левой-правой… Все как в годы далекой молодости. Приятно было сознавать, что он еще достаточно крепок, чтобы ни в чем не уступать легионерам. «Со мной еще не все кончено», – с гордостью думал Тулл. Он настолько увлекся, что был слегка удивлен, когда из казарм явился Фенестела и подошел к нему.

– Уже почти полдень.

Тулл взглянул на солнце, показавшееся из-за гряды облаков. Фенестела прав.

– Пора возвращаться. – Приказав солдатам закончить занятия, он прошелся вдоль шеренги, всматриваясь в ждущие лица легионеров. – Вот что, бездельники. Со времени мятежа дела наши изменились к худшему, не так ли? – Солдаты согласно заворчали. – Мне не больше вашего хочется исполнять то, что нам велели. Но исполнить надо. Давайте покончим с этим.

Никто не ответил. Он и не ждал ответа; но никто и не возразил. Его солдаты стояли перед ним и выглядели пусть и напряженными, но готовыми действовать. Тулл хотел приободрить их.

– Вы со мной? – крикнул он.

– Да, старший центурион, – выкрикнул Пизон.

– И я тоже, – сказал Вителлий.

Их поддержал еще десяток голосов, потом еще и еще. Тулл не был уверен, что все ответили, но большинство солдат подали голос. Не время было яростно орать, как перед битвой. Они шли за ним в дни мятежа – и сейчас стояли здесь, готовые к бою, готовые выполнять его приказы. Этого было достаточно.

– Обычное походное построение. Следите за мной и будьте готовы исполнять мои приказы. Я укажу людей, которые должны умереть. Действуйте решительно и быстро. Боги нам помогут. Эти сучьи дети и понять не успеют, что происходит, как будут уже мертвы.

Возвращение в лагерь, обычно сопровождавшееся веселыми шутками, на этот раз проходило в полном молчании. Подбитые железными гвоздями сандалии хрустели по щебню дороги. Скрипели кожаные ремни, на начищенных доспехах играли солнечные лучи. Из-за лагерного вала доносились голоса людей и животных. Кто-то звал товарищей, командир отдавал распоряжения, недовольно кричали мулы – так было всегда. Тулл прислушивался, облизывая пересохшие от волнения губы, но улавливал лишь обычные звуки повседневной суеты большого лагеря.