– Как хочешь. Я поклялся жизнью дочерей – а нам сейчас лететь. Так что – следи за новостями. Кстати, о дочерях: ты не забыл, случайно, что изменил Марине с одной из них? Скажи спасибо, что Кирке тогда уже восемнадцать исполнилось! Только ради Марины…

А жизнь шла своим чередом, как будто ничего не случилось. Кончились каникулы, и Степик тут же получил пятерку по английскому и двойку по математике, а Митя, учившийся с Мусей в одной школе, подрался из-за нее с каким-то Никитой:

– А чего он Мусю за косу дергает!

– Глупый ты, – кокетливо сказала Муся. – Не понимаешь ничего: я ему нравлюсь.

И Марина в очередной раз задумалась: что ж из нее вырастет? Ванька разбил бабушкину лампу: «Я нечаянно, нечаянно!» А сама бабушка то и дело что-нибудь теряла, заставляя всех искать. Юлечка маялась с «новым мальчиком» Илюшей, который капризничал день и ночь, так что Марина ходила спасать Юлю, которая уже почти дошла до нервного срыва. Митя чувствовал себя заброшенным. Марина пригрела и Митю, хотя иной раз к вечеру у нее просто звенело в ушах, и она с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться. Она не понимала, что делать дальше. Решить это должен был Алексей – от нее ничего не зависело. Либо он ей верит – либо нет. И все. Объясняться она не собиралась, хотя прекрасно понимала, какая буря у него в душе и что он мог придумать своей ревнивой головой. Но жить в неизвестности было невыносимо.

Медитируя, она пыталась заглядывать в будущее, которое видела только на два шага вперед: она удлиняла и удлиняла луч фонарика, рассеивающий тьму грядущего, пока однажды вдруг не увидела, что никакого будущего и нет. Конечно, есть – но не один путь, а множество! Те несколько шагов по прямой, что она ясно различала в тумане, приводили к развилке, а каждая дорожка, по которой можно было пойти вперед, тоже раздваивалась, и так до бесконечности! Вариантов было бесчисленное множество: проследив некоторые, она увидела себя рядом с Анатолием, а Лёшку вместе с… Милой!

Пойдя по другому пути, наткнулась на собственное беспросветное одиночество, а когда на двух других тропинках обнаружила две смерти, испугалась и прекратила это бессмысленное занятие. Этот разветвляющийся, как корни дерева, путь будущего был ее собственный, такой же – у Лёшки, у Анатолия, у всех живущих. И каждый, делая шаг вперед, творя свой выбор, словно бросал в воду камешек, от которого расходились круги по воде – они пересекались, сталкивались, дробились, поверхность грядущего покрывалась рябью, и возникали новые повороты, новые развилки и тропинки.

Будущего – нет.

Оно не стоит вдалеке, подобно замку сокровищ или ужасов, и ты не входишь в него, открывая дверь за дверью – ты сам выбираешь свой путь, строишь свой замок, собираешь свои сокровища – или растишь собственные кошмары.

И пока Марина испытывала Судьбу, заглядывая в будущее, Судьба готовила ей подарок. Однажды, проснувшись утром, она не смогла встать: словно большая мягкая ладонь прижала ее к постели. Что-то мягко толкнуло в сердце, закружилась голова, зазвенело в ушах, а тело стало огромным, как туча – и одновременно маленьким, как дождевая капля. Марина, похолодев, узнала это странное ощущение, это известие, уже дважды приходившее из глубины ее тела, из крошечной клеточки, раскрывающейся, как бутон цветка: это впервые объявлял о себе будущий ребенок. Беременна! Она стала лихорадочно считать числа – так и есть! Ну ты же хотела еще одну девочку… И что теперь делать? Она поехала в гости к Татьяне Кондратьевой, с которой привыкла советоваться обо всем. Оказалось, что Лёшка заезжал к ним, и Татьяна как раз собиралась звонить Марине – выяснять, в чем дело. Марина, вздохнув, рассказала ей все. Татьяна только покачала головой:

– Да-а, с огнем играешь, подруга. И не с одним – с двумя сразу.

– Тань, что ты говоришь?

– А что? Нравится он тебе, не понимаешь, что ли? Себе-то хоть не ври.

– Анатолий? – Марина вспыхнула, потом задумалась: – Ты знаешь, я поняла. Мне нравится, что я ему нравлюсь.

– Вот-вот, с этого и начинается!

– «Мне нравится, что вы больны не мной! – напела, улыбаясь, Марина. – Мне нравится, что я больна не вами, что никогда тяжелый шар земной не поплывет под нашими ногами…»[6]

– Пой-пой, допоешься! Слушай, поговори с Лёшкой. Он, конечно, оручий, но вменяемый. Он поймет. Ну увлеклась, с кем не бывает.

– Тань, я даже и не увлеклась. Просто мне его жалко, Анатолия.

– А это еще страшней. Жалко. Сначала просто так жалко, а потом… и в постельке пожалеешь, не заметишь.

Марина покраснела.

– Или что? Уже пожалела?

– Тань, да ну тебя! Я Лёшку люблю.

– А одно другому не мешает.

– Ты знаешь, мне кажется, Анатолий – это параллель. Вариант судьбы.

– Это как?

– Ну смотри: все ведь достаточно случайно. Если бы ты не пришла работать в техникум, я бы с тобой не познакомилась и никогда бы не встретила Лёшку. И Дымарика, кстати, тоже. Анатолий легко мог разойтись по жизни с Валерией. И карта тогда легла бы совсем по-другому. Например, Валерия могла сразу зацепиться за Лёшку.

– Да она его на двадцать лет старше, ты что.

– А это не важно, он ей был совсем для другого нужен. Мы могли встретиться с Анатолием, и тогда сейчас я бы думала, что Лёшка – это параллель.

– Всегда ты что-нибудь выдумаешь. Параллели, меридианы. Есть у тебя твой полюс, и держись за него. Детей куча, а она туда же.

– Да я-то держусь…

Выйдя от Татьяны, Марина решила немного прогуляться и недалеко от метро, напротив небольшого рынка, наткнулась на сидящего прямо на земле бомжа. Подала ему денежку – она всегда всем подавала, кто бы ни просил, отошла, потом приостановилась и вернулась. Вгляделась и ахнула: это был Засыпочкин, совершенно безумный! Его прозрачные глаза рассеянно смотрели куда-то в пространство, ничего не видя. Худой, заросший, грязный, в руках он держал замызганную тетрадку на пружинке с привязанным к ней на веревочке карандашом. Марина постояла около него, не зная, что делать. Но тут приковыляла бомжиха с красным пропитым лицом и схватила несчастного Засыпочкина за рукав:

– Пойдем, пойдем! Приехали, пойдем!

Марина пошла за ними. На привокзальной площади в сторонке стоял фургон, около которого толпились бомжи, и несколько человек в медицинских халатах, перчатках и масках раздавали какую-то еду, одежду, а кто-то даже осматривал опухшую ногу у маленького старичка в вязаной шапочке.

Марина подошла поближе и покосилась на багровую ногу бомжа – ужас, ужас! Ее затошнило – она всегда плохо себя чувствовала на ранних сроках беременности. И сейчас поняла, что не сможет полечить, как собиралась: ее замутило от одного вида раны, хотя она совсем не была брезгливой. Марина обратилась к маленькой худенькой женщине с огромными лучистыми глазами, в которой признала главную: