более древней датировки РВ. Г. Якоби[35] на основании данных ведийского календаря, т. е. отраженных в РВ астрономических сведений (попытка, вызвавшая решительную критику со стороны Г. Ольденберга[36] и У. Д. Уитни[37]), предлагал считать временем создания РВ 4500—2500 гг. до н. э. Еще менее убедительно мнение Б. Тилака[38], соотносившего РВ с арктической родиной ариев и датировавшего этот памятник периодом 6000—4000 гг. до н. э. (среди индийских ученых до сих пор есть немало сторонников точки зрения Тилака).

Существует и противоположная тенденция, проявляющаяся в стремлении предельно уменьшать древность РВ, что также вызывает сомнения. Ее обнаруживает ряд представителей немецкой школы, сделавшей вообще очень много для изучения этого памятника. Начало положили Р. Пишель и К. Гельднер (автор наиболее авторитетного до сих пор перевода РВ), которые стали трактовать этот памятник как чисто индийское собрание, считая, что его следует интерпретировать не на индо-иранской почве, а исходя из более поздней индийской традиции, и что от «Махабхараты» ведийский период не мог отстоять слишком далеко во времени[39]. Затем эта тенденция была поддержана А. Хиллебрандтом, считавшим, что собрание создавалось в период 1000—500 гг. до н. э.[40] Наконец, И. Хертель, ученый, много сделавший своими работами для выявления того общего, что связывает индийскую и иранскую древнюю культуру, с совсем иных позиций приходит к поздней датировке РВ. Основную массу гимнов он относит к IX—VIII вв. до н. э., а отдельные гимны — к VII в. до н. э.[41]

В целом представляется разумным принять за время создания РВ вторую половину—конец II тысячелетия до н. э., хотя наиболее поздние части памятника могли быть созданы на рубеже II—I тысячелетий до н. э. Датировка эта, конечно, весьма условна.

Ригведа и Авеста

При установлении абсолютной хронологии РВ нельзя не учитывать соотношения РВ с Ав., однако хронологическое сопоставление этих двух памятников неизбежно влечет за собой необходимость обращения к ряду областей, каждая из которых в свою очередь нуждается в уточнении и дополнительном изучении. Известно, что РВ и Ав. чрезвычайно близки друг другу по языку, прежде всего в своих наиболее древних частях («фамильные» мандалы РВ, гаты Ав.). Сходство бывает столь велико, что иногда оба текста выглядят как два варианта одного архетекста, различающихся только разными правилами звуковых соответствий. Именно этим и объясняются предпринимавшиеся некоторыми учеными попытки перевода отдельных стихов с авестийского на ведийский, в результате чего получался стих, трудно отличимый от подлинного ведийского[42]. Кроме того, обращает на себя внимание и та особенность, что язык РВ ближе по своим особенностям к языку Ав., чем к языку более поздних памятников индийской литературной традиции, например, к языку эпоса или классической санскритской поэзии.

С Ав. РВ объединяет также наличие ряда общих характеристик поэтического языка, и — более того, — сферы поэтического творчества вообще. Существенны здесь место поэта в обществе и оценка его поэтического искусства как движущей силы, поддерживающей космический порядок потому, что поэт провозглашает истину (вед. rtâ, ав. asa); название поэта-провидца (вед. kavî, ав. kauuâ), притом что оно не является общеиндоевропейским и т. п.; употребление ряда общих поэтических формул (которые чужды дальнейшей санскритской поэзии), устойчивых фразеологизмов, излюбленных выражений, свидетельствующих о существовании древней общей арийской поэтической традиции[43]. Не случайно, что в современных работах по общеиндоевропейскому поэтическому языку — а эта область усиленно развивается за последние десятилетия — РВ и Ав. трактуются как произведения единой региональной поэтической традиции, последующие связи которой с греческой образуют восточную область в пределах индоевропейской общности[44].

Столь большая близость между РВ и Ав. распространяется прежде всего на язык вообще и на поэтическую речь в частности. Тут она лежит, можно сказать, на поверхности. Несколько иначе обстоит дело с мифологией, поскольку в этих двух памятниках общее мифологическое наследие влилось в две разные религиозные системы, в пределах которых соответственно по-разному трансформировалось. Первый древнеиранский памятник Ав. представляет собой собрание священных текстов зороастризма — религии древнего Ирана, предшествовавшей мусульманству и исповедоваемой в настоящее время индийскими парсами[45]. Основатель этой религии Заратуштра был религиозным реформатором. Естественно, в связи с этим, что старая общеарийская мифология могла войти в новую религиозную систему лишь в виде отдельных элементов и фрагментов, которые к тому же в составе новой системы могли получить иное, чем раньше, осмысление. Арийская религия на индийской почве, хотя и не испытала такой ломки, как на иранской, тем не менее, вступая в контакты с местными религиозными культами, пошла по своему пути развития. В целом можно сказать, что общая картина, видимо, лучше сохранена в РВ, однако при этом в ряде случаев отдельные мифологические черты засвидетельствованы в Ав. в более архаичной форме, чем в РВ.

К общему мифологическому наследию относится прежде всего существование двух классов мифологических персонажей: вед. deva — ав. daeva и вед. asura — ав. ahura. Различие между РВ и Ав. заключается в трактовке этих двух классов. В РВ deva являются богами, а в Ав. daeva — демоны. В отношении второго класса такой резкой противопоставленности нет: ahura в Ав. обозначает только богов (ср. Ahuramazdâ), а в РВ asura может быть и эпитетом бога (прежде всего из класса Адитьев: Митры, Варуны и др.), и обозначать класс демонов. Дальнейшее развитие на индийской почве происходило в том направлении, что в поздней ведийской литературе слово asura приобретает исключительно отрицательный характер, и в мифологии брахман отражена постоянная борьба между классом богов-девов и их противников — асуров[46]. Реконструкция первоначального соотношения между дэвами и асурами возможна только с помощью сравнения материала РВ и Ав.

Главой пантеона РВ является Индра — бог грозы и войны, побеждающий демонов и врагов. Главный его космогонический подвиг заключается в убийстве дракона — демона Вритры (vrtra «препятствие»), сковавшего течение рек, за что Индра называется Vrtrahan «убийца Вритры». В Ав. засвидетельствован самостоятельный мифологический персонаж Vartâragna, a Indra известен как мелкий демон. Как было показано с помощью реконструкции, иранская традиция сохранила, по-видимому, этот миф в более архаичной форме, чем индийская[47].

Среди отдельных мифологических фигур РВ и Ав. можно установить генетические связи разной степени интенсивности. Они могут носить этимологически тождественные имена, определяться одинаковыми эпитетами, характеризоваться сходными функциями, которые иногда охватывают весьма широкую сферу. Так, в фигурах вед. Mitra, ав. Mithra, из которых первый бледен и абстрактен в РВ, употребляясь обычно