Античное архитектурное наследие не могло долго сохраняться в условиях натурализации экономики, деградации государственных структур, отсутствия должного финансирования для проведения дорогостоящих ремонтных работ, не говоря уже о капитальном строительстве. Уже к концу века придут в окончательный упадок цирки в Арле, Трире, Туре, театр в Оранже и все подобные сооружения в других городах. В Париже на территории античных арен возникли обширные кладбища, в других городах цирки использовали как каменоломни, на их территории возводили жилые постройки, а их внешние стены и трибуны использовали в качестве оборонительных сооружений. Города стали походить на изможденного голодом, исхудавшего человека в искромсанных лохмотьях своего некогда дорогого и пышного костюма.

Окончательным coup de grâce — «ударом милосердия» по ветшавшим в Меровингскую эпоху постантичным городам стало арабское вторжение в Западное Средиземноморье, окончательное завоевание ими вначале последних десятилетий VII в. северной Африки, а в течение второго десятилетия VIII в. и захват Пиренейского полуострова. Оно разрушило налаженные со времен поздней античности торговые связи, существовавшие в этом регионе, и уже к середине VII в. привело к окончательному упадку городов Аквитании, Бургундии и в значительной степени Нейстрии. В несколько лучшем положении оставалась лишь Австразия, которая переживала если не расцвет, то относительную стабилизацию городской жизни, которая придет в упадок лишь с середины IX в. под ударами вторжений норманнов, переключившихся с Британии на континент из-за ослабления в это время империи Каролингов.

К рубежу же VI–VII вв. лишь Церковь окажется настолько богатой, чтобы строить новые храмы, становившиеся по мере окончательной христианизации населения и упадка античных общественных сооружений единственными (за некоторым исключением резиденций правителей) масштабными городскими постройками. Именно вокруг церквей, в особенности и прежде всего вокруг тех, которые были связаны с поклонением особенно почитаемым святым, к которым тянулись вереницы паломников, будут в будущем разрастаться торгово-ремесленные предместья. Античные же постройки придут к этому времени в окончательный упадок и будут заброшены. А строительный материал, извлекаемый из их дряхлеющих руин, будет использоваться для возведения грубых раннесредневековых сооружений, несопоставимых с древнеримскими ни по масштабу, ни по убранству, ни, тем более, по технологическим инженерным решениям.

Даже королевские резиденции, находившиеся, к тому же, преимущественно не в городах, а в загородных имениях, не могли похвастаться масштабностью своих строений. Вот как описывает их выдающийся французский историк, один из основателей французской национальной историографии Огюстен Тьерри (1795–1856) в своих знаменитых «Рассказах о временах Меровингов»: «Королевское жилище не представляло воинственного вида замков средних веков: то было обширное строение, окруженное портиками римской архитектуры, иногда деревянное, тщательно выстроганное и украшенное довольно щеголеватой резьбой. Вокруг главного здания располагались в порядке жилища дворцовых чинов или из варваров, или римского происхождения, и тех начальников дружин, которые, по германскому обычаю, вступили со своими воинами на службу короля на особых условиях подчиненности и верности. Другие дома, меньшего размера, заняты были большим числом семейств, в которых мужчины и женщины занимались всякого рода ремеслами: от мастерства золотых дел и выделки оружия до тканья и кожевенного дела, от вышивания шелком и золотом до самого грубого прядения льна и шерсти… Сельские хозяйственные строения, конские заводы, хлевы, овчарни и житницы, лачуги земледельцев и избы поместных рабов дополняли королевскую усадьбу, совершенно подобную, хотя в большем размере, волостям древней Германии. Самое положение этих королевских местопребываний несколько напоминало зарейнские виды: усадьбы эти большей частью были расположены на опушке, а иногда и в самой средине обширных лесов, впоследствии истребленных, но остаткам которых дивимся мы еще и поныне».

Город, следовательно, перестал быть главным центром пребывания короля, и, следовательно, важным управленческим центром, что также не в лучшую сторону сказалось на его положении, постройках и убранстве. Несомненно, в каждом из городов, которые успели побывать столицами «долевых королевств» (sedes regia), были здания, использовавшиеся в качестве официальной резиденции короля во время его пребывания в городе. Безусловно, каждый из таких городов – Мец, Реймс, Суассон, Орлеан, Шалон-на-Соне, не говоря уже о Париже – имел в своих пределах более или менее сохранившееся, ремонтировавшееся и даже отчасти перестраивавшееся римское официальное здание, которое использовалось в качестве жилища и места пребывания короля (domus regia). Однако нельзя считать его ни постоянным королевским дворцом, ни даже центром государственного управления, где находились и функционировали правительство и основные государственные службы во время королевского отсутствия. Наибольшим из того, на что могли рассчитывать эти городские королевские резиденции, было проведение официальных церемоний. И стоило королю, словно Элвису, покинуть здание и город, как жизнь в них затухала и едва тлела до его следующего приезда. Мы не смогли бы обнаружить в этих королевских домах в городе ни следа придворной жизни, государственных архивов либо управленческих служб во время отсутствия там короля. Это, кстати говоря, весьма наглядно отличало Франкское королевство от его ближайших соседей в Италии и Испании – Остготского и Вестготского королевств до их гибели, соответственно в середине VI и в начале VIII вв. И у восточных, и у западных готов была, подобно римлянам, единая столица, в которой располагался королевский дворец и находился определенный набор государственных ведомств, более или менее исправно функционировавших и во время отсутствия короля в городе.

Дворец в Равенне или в Толедо был не только жилищем короля, но одновременно главным властным зданием страны, не только символом, но и реальным средоточием государственного управления. Франкские же правители вели полукочевой образ жизни, и «дворец» был для короля франков не строительным сооружением, в котором пребывал на тот или иной момент король – таких зданий было множество, и они были разбросаны по разным областям королевства.

«Дворец» (palatium, palais) или, точнее, двор франкского короля был ближайшим окружением монарха, приближенными представителями знати – «королевскими сотрапезниками» и слугами. «Дворец – это не жилище, а известная совокупность людей, персонал приближенных, окружавших короля и при его перемещениях перемещавшихся вместе с ним», – пишет Н. Д. Фюстель де Куланж.

Можно сказать, что не король должен был жить во дворце, но дворец должен был всюду следовать за королем. Короля и его бродячий дворец как нельзя лучше описывает знаменитая песня Людвига ван Бетховена на стихи Иоаганна Вольфранга Гете о сурке, всегда сопровождавшем хозяина в его дальних странствиях, достаточно лишь заменить упоминание о верном питомце на обозначенных словом «дворец» приближенных:

Дворцом, таким образом, становилась любая вилла, в которой в тот момент останавливался государь, и она же теряла этот свой статус, когда король ее покидал. При этом и слуги, и вельможи одновременно сопровождали и обслуживали потребности короля в комфортном жилье, мягком ложе, обильном и изысканном столе, занимали его слух светской беседой с поучительной историей или скабрезной побасенкой, давали советы и выполняли мелкие бытовые поручения. И те же товарищи по застолью и прислужники выполняли также функции общегосударственного значения, управляли не только имуществом короля, но и всей его страной.