объяснить мне все… Как я могу быть уверена, что Кево не солжет мне снова? Настанет ли такой момент, когда я перестану гадать, не скрывает ли он что-то от меня?

Вздохнув, натягиваю одеяло повыше и поворачиваю голову в ту сторону, где расположились Кево и девушки. Сначала различаю только бесформенные тени, на тон темнее, чем остальная часть комнаты. Но потом глаза привыкают к темноте, и контуры становятся более четкими. Слишком поздно я понимаю, что Кево не спит. Он, как и я, лежит на спине, повернув голову в сторону, и смотрит на меня.

От неожиданности я так и замираю, ощущая покалывание в области живота. Взгляд Кево такой напряженный, что я чувствую его почти физически. Словно нежное прикосновение, он ласкает мое лицо, виски, обнаженную шею. Задерживаю дыхание. Я должна отвести взгляд, закрыть глаза и притвориться, что все это – случайность. Но не могу. Я отвечаю на его взгляд и теряюсь в его глазах. И может, из-за темноты, а может, потому, что поздно, вся эта ситуация кажется какой-то нереальной, словно она не считается.

Кево приподнимает голову, и его губы приоткрываются.

– Спасибо, что не умерла, – шепчет он так тихо, что я даже не уверена, слетел ли с его губ хоть один из этих звуков.

Бездорожье

Кево

Ночь доконала меня окончательно. По самым нескромным подсчетам, поспать мне удалось не более получаса, и это не из-за жесткого матраса или холода. Я не спал потому, что Блум была у меня на виду, и я, как чертов псих, полночи пялился на нее. Жутковатое поведение, знаю, нельзя смотреть, как девушки спят. Но меня это, как видно, не остановило.

Как только на улице рассветает, я больше не могу этого выносить. Мне нужно что-то делать. Я проверяю двери и обстановку вокруг дома, принимаю душ. Душ – это сильно сказано: на самом деле просто беру бутылку с водой и выливаю себе на голову, трубы до сих пор замерзшие. Вообще не понимаю, как Блум удалось выжить. По ее рассказам, она полдня носилась по фьорду и после этого даже не имела возможности принять горячий душ. Не удивлюсь, если она отморозила на ногах все пальцы.

Когда я спускаюсь на первый этаж, на лестнице меня встречает Анатолий. Его светлые волосы торчат во все стороны, очков на парне нет, и это придает ему какой-то непривычный вид.

– Как спалось? – спрашивает он, зевая, и останавливается.

Говорить ему правду я, конечно, не собираюсь.

– Жду не дождусь горячего душа и нормальной постели сегодня вечером.

– Надеюсь, Зара не забыла оставить воду включенной. Иначе по возвращении домой нас тоже ждут замерзшие трубы. – Он смеется, а затем, оглядевшись, слегка наклоняется ко мне: – Мне, знаешь, срочно нужно в одно место, если ты понимаешь, о чем я. Но, честно говоря, боюсь, что моя задница примерзнет к сиденью унитаза и вам придется меня спасать.

Раздраженно морщусь:

– Поверь мне, никто из нас не стремится отрывать твою задницу от сиденья унитаза, чувак.

– Так и я о том же. – Он усмехается, затем бросает взгляд на гостиную. – Она уже не та, что в Гетеборге. Блум, я имею в виду.

Я и так понял, кого он имел в виду.

– Со времен Гетеборга много чего произошло.

– Наверное, так и есть, – вздыхает Анатолий. – Думаю, ей одиноко. Если ее мама мертва, а семья преследует ее, то мы единственные, кто остается рядом с ней.

– И она нам не доверяет.

Анатолий задумчиво кивает, затем хлопает меня по плечу:

– Она будет нам доверять. Дай Блум немного времени привыкнуть к тому, что ты постоянно мелькаешь перед глазами.

– Что ж, и на том спасибо, – бормочу я, отстраняясь от Анатолия, и спускаюсь на первый этаж.

Когда я вхожу в гостиную, Блум как раз снимает куртку с радиатора и ощупывает рукава, проверяя, высохли они или нет. Мой взгляд перемещается на ее ноги и наконец задерживается на спортивных брюках. Если их вообще можно назвать брюками, потому что эта одежда сшита из пугающе тонкой ткани. Особенно учитывая то, что на дворе – ремейк «Послезавтра».

Решительно разворачиваюсь и направляюсь к сумке, которую прошлой ночью небрежно бросил в коридоре. Когда мы уезжали, я на всякий случай наскоро собрал некоторые вещи. Хватаю верхнюю вещь и возвращаюсь в гостиную. Когда Блум замечает меня, я бросаю ей пару теплых зимних штанов.

Сбитая с толку, она ловит их и разворачивает.

– И что мне с этим делать?

Медленно приподнимаю бровь:

– Это брюки.

– Я вижу, – шипит она. – Зачем ты даешь мне свои брюки?

– Твоя одежда даже близко не подходит для такой погоды. – Изо всех сил стараюсь, чтобы голос не звучал снисходительно, но не очень-то получается. – Они очень теплые, и их можно надеть поверх всего, что на тебе надето. Так у тебя по крайней мере будет шанс не замерзнуть до смерти.

Я буквально вижу, как мечутся мысли в ее голове, пока Блум подбирает ответ.

– Я не нуждаюсь в тебе, – наконец говорит она и попадает почти в яблочко. – С острова я выбралась без твоей помощи. Тебе необязательно присматривать за мной.

И снова желание подойти к этой девушке и обнять ее становится почти непреодолимым. Поэтому я скрещиваю на груди руки и слегка раскачиваюсь на пятках, чтобы чем-то занять себя.

– Ненавидь меня, если хочешь. Но брюки ты все равно можешь носить. Не нужно мерзнуть только из-за этого.

– Я не ненавижу тебя, – не дрогнув, уточняет она. – Просто не очень рада твоему присутствию.

– Ого. – Я со вздохом прислоняюсь к дверному косяку. По пути сюда Кэт постоянно просила меня дать Блум время. Все говорят мне, чтобы я дал ей время, но мне чертовски трудно это сделать. – Думаю, я это заслужил.

– И не только это.

– Хочешь, чтобы я ушел? – с вызовом спрашиваю я. – Одно твое слово – и я уйду. Я серьезно. Ты имеешь полное право злиться, и я уйду, если ты этого хочешь.

– Ты умрешь, – бесстрастно напоминает мне она. – Сейчас ты в такой же опасности, как и я. В одиночку тебе не выжить.

Я делаю к Блум шаг. Она едва заметно напрягается, но не отступает.

– Логично. Но что говорит твое сердце, Блум? Ты хочешь, чтобы я ушел, или нет?

Пару секунд она смотрит на меня, потом пожимает плечами:

– Сердце существует только для того, чтобы перекачивать кровь. Здравомыслие – единственное, что помогает нам выжить, Кево. Слушать орган было бы просто глупо.

Прежде чем я успеваю ответить,