Правда, принюхавшись подозрительно и отхлебнув глоточек,Курловский во всеоружии своего богатого жизненного опыта вынужден был про себяпризнать, что водка, хоть и не годится для кремлевского стола, все же неспособна вызвать потери в лихом спецназе. Но вслух своего заключениявысказывать не стал, отошел к машине, откуда уже доставали пластиковыестаканчики.

Выпили на свежем воздухе, красавица – чуточку жеманясь истарательно делая вид, что с ней такой пассаж происходит впервые (водку почтибез закуски?! посреди улицы?!), все остальные – с ненаигранным удовольствием,вслух заверяя очаровательную спутницу, что военная романтика требует именнотакого фуршета. Потом Курловский принялся порхать вокруг с видеокамерой, снимаясо всех возможных точек золотоволосое видение и обступивших ее господ военных,он старался изо всех сил, перемещаясь по тихой улочке так, словно плясал нараскаленной сковородке. Чечены наблюдали за ними со снисходительно-показнымравнодушием каменных статуй.

Вряд ли им приходило в голову, что объектом съемки на делебыла резиденция «народного целителя Исмаила», точнее говоря, подступы к ней,трудолюбиво заснятые Курловским во всех видах и ракурсах. Трудно сказать, былали эта парочка теми, за кого себя выдавала – то есть относительно мирнымикоммерсантами, – или служила подстраховкой для явки Джинна (этой вот самойрезиденции Исмаила), внешним наблюдательным постом. По данным оперов, ларекпоявился здесь за неделю до вселения целителя, что, конечно же, опять-такиможно толковать двояко: и списать на совпадение, и отнести к зверинойпредусмотрительности Джинна. Не в том суть. Главное, им, кажется, удалосьотыграть все, как по нотам, не вызывая подозрений, очень хотелось в это верить…

Потом красавица изъявила желание самолично осмотреть жилищецелителя, чтобы убедиться, есть ли разница меж загадочным представителемнародной медицины Кавказа и московскими экстрасенсами. Вся компания направиласьвнутрь. Курловский умышленно задержался возле самого прилавка. Оказалось, онпросчитал все правильно: молодой, рассудив, видимо, что грозный воин достаточноублаготворен относительно нормальной водкою, поинтересовался с гордойнепроницаемостью истого сына гор:

– Слушай, командир, кто такая?

– Певица, – значительно сказал Курловский,поднимая палец. – Из Москвы к нам, поддержать морально. Изабелла. Слышал?

Т о т, разумеется, и не слыхивал, но, чтобы не терять лица,медленно кивнул с видом истинного меломана. Курловский пошел в дом, хмыкнув просебя. Те, кто готовил операцию, рассчитали верно: нынче в «ящике» мельтешитстолько полуголых девочек, обходящихся вовсе без фамилий, одними кличками, чтозапомнить всех решительно невозможно. Даже столичный житель наверняказапутается во всех этих Белках-Стрелках, Констанциях и прочих Луизах. Молодаяеще звездочка, недораскрученная, черт их всех перечтет… Идеальное прикрытие. Правда,Костя, чье предложение насчет «Изабеллы» в конце концов и решено было принять,потом признался втихомолку, что рабочий псевдоним лейтенанту Кате он выдумал,имея в виду в первую очередь известный в советские времена сорт вина. Авпрочем, какая разница?

Когда они вышли, неподалеку от «уазика» кучковалосьнесколько местных пацанчиков – в других, более мирных краях дети детьми, аздесь этакие детки, случалось, и автомат в ход пускали, и боевыми гранатамишвырялись… Один, стервец, довольно громко принялся считать, тыча пальцем ввоенных:

– Десять тысяч долларов, еще десять, еще… А эта – все,пожалуй, пятьдесят, выкупят, никуда не денутся…

Шутило молодое поколение. Специфически. Определенно сожалея,что не в силах пока что шутку сделать былью. Чтобы поддержать непринужденноевеселье, Курловский, встав неподалеку от них, принялся демонстративно тыкатьпальцем, громко комментируя:

– Одно… два… три… четыре…

– Ты что считаешь? – поинтересовался юнец.

– Уши ваши считаю, – с открытой, обаятельнойулыбкой признался Курловский. – Пять… шесть… сколько сувенирчиковполучится…

Юные моджахедики презрительно насупились, но на всякийслучай бочком-бочком отступили подальше – столкнувшись со столь жеспецифическим юморком, решили не рисковать. Перехватив укоризненный взглядмайора, Курловский с невинным видом пожал плечами: как-никак сейчас он былвовсе и не он, а выпивший омоновец, всегда можно сказать, что ситуациятребовала именно такого поведения…

– Ну что? – спросил он в машине.

– Стандартная квартирка. Двухкомнатная. Мебелинебогато, судя по первому взгляду на стены, дыр в соседние хаты вроде бы непробито. Вообще пустовато. Оружия в больших количествах там явно не прячут.

– Но при них-то что-то обязательно будет…

– Да это уж как пить дать.

– Вам и во вторую комнату удалось заглянуть? Когда явошел, вы все в одной торчали, возле целителя…

Я заглядывала, – сказала Катя. – Я ж столичнаяфемина, мне интересно… Парочка спальников на полу, и все. Стены голые. Окнокакой-то тряпкой завешено.

– Главное, стекол нет. Это хорошо. Терпеть не могуродным организмом стекла вышибать. Это в кино они из слюды, а в жизни –режутся… И больно.

Ночью, в полумраке – для луны был не сезон, – развалиныулицы выглядели еще более странными, неправильными, чуждыми. Если днем ещеимелось какое-то карикатурное подобие нормальной человеческой жизни, то ночьювсе обстояло решительно наоборот. Стояла душная тишина, долетавшие время отвремени звуки были решительно ни на что не похожи, в них приходилось долгоопознавать нечто хотя бы приблизительно знакомое – еще и оттого, что сознаниеничего знакомого заранее не ждало. Так что любой случайный скрежет железа –ветерок, быть может, или крыса шмыгнула, – любой стук сначалапредставлялись черт те чем, насквозь непонятным и тревожащим…

Вот выстрелы, что характерно, ни с чем нельзя было спутать.А они порой раздавались где-то в отдалении – два раза это были одиночныепистолетные, один раз – недлинная автоматная очередь. Что в сумме означалосамые обычные ночные будни. Пожалуй, сегодняшнюю ночь можно было с полным на топравом назвать тихой и спокойной.

Они ждали, каждый на своем месте. Двойками и тройками онисюда проникли еще в сумерках и заняли заранее расписанные позиции. В доменапротив целителя кто-то, похоже, мирно обитал – там совсем недавно горелпосреди комнаты на втором этаже костерчик, тянуло съедобным варевом, средитихих голосов слышался и женский, но очень быстро все стихло. Улеглись спать,надо полагать, справедливо не желая привлекать к себе ночью чье бы то ни быловнимание.

В эфире ничего особенного не блуждало – так, редкаяперекличка блокпостов с комендатурой, да однажды чужой голос каркнул две фразы,похоже, на арабском, но передача прекратилась раньше, чем удалось хоть что-тоопределить.