А в общем, нормальная была тишина, не тягостная. Пресловутоечутье, от которого и впрямь глупо отмахиваться, на сей раз не сулило вроде быничего скверного.

Пора было работать. Четверо встали и, передвигаясьсовершенно бесшумно, выскользнули из выбранной в качестве укрытия квартиры.Лестницу они помнили наизусть, и сейчас, почти в полной темноте, спускались поней без малейшего звука, шелеста, скрипа, словно цепочка призраков,отправившихся после полуночи побродить по грешной земле.

Выйдя из подъезда, несколько секунд прислушивались, потомразбились на две двойки и двинулись в разные стороны, огибая здание с двухсторон, пригибаясь так, чтобы их нельзя было увидеть из окон первого этажа.Проще говоря, на карачках – но все равно быстро и целеустремленно, куда тампризракам…

Достигнув нужного окна, затянутого тряпкой, прижались кстене по обе его стороны, прислушались. В кухне – тишина. Плавно переместилиськ окну большой комнаты, где днем восседал целитель за своим обшарпаннымстоликом, заваленным амулетами и пакетиками с неведомыми зельями. Явственнопослышались звуки шагов – спокойных, тихих. Человек пересек комнату, присел наскрипнувший стул, что-то отодвинул.

Судя по времени, на той стороне дома уже успели занятьпозиции и примериться к обстановке. Курловский коснулся предплечья Кости, и ониобменялись привычными знаками, в последний раз распределив роли и очередность.

Костя достал из кармана фонарь, обмотанный толстым слоемрезины и натуго перетянутый проволокой. Изготовились. Еще секунда – и действиеначалось резко. Чуть подпрыгнув, Курловский вмиг оборвал пыльную тряпку, Костявключил фонарь и запустил его внутрь. Фонарь с глухим стуком обрушился посредикомнаты, яркий луч, хлестнув вправо-влево, замер, уткнувшись в стену, и светавполне хватило, чтобы безошибочно просчитать происходящее внутри, а значит, ирвануться внутрь через подоконник, уже прекрасно представляя, видя происходящеетам.

Т о т, что сидел допрежь на стуле, среагировал с похвальнойбыстротой, инстинктивно, а значит, видывал виды – он моментально рухнул на пол,распластался в углу, прикрывая руками голову, – словом, сделал все, чтобыуберечься от разрыва гранаты, насколько удастся. Парой секунд позже он, успеввсе-таки что-то такое сообразить, уже вскочил, весь в пыли, как черт, потянулсяза пазуху – но на нем уже сидел Костя, выкрутив правую конечность и прижимаярожей к полу, а Курловский, мигом погасив фонарь, замер в углу, направив надверь ствол автомата. Уже работая, оба слышали, как в соседней комнате возниклошевеление, негромкая возня.

Приподняв пленного и прикрываясь им, как щитом, Костя навелна дверь дуло «Вектора».

– Эй, как там? – тихо окликнул из соседней комнатызнакомый голос.

– Хоп! – с превеликим облегчением ответилКурловский.

Судя по тишине, Сергей с Булгаком уже успели скрутить того,кто обитал в маленькой комнате.

Так и есть, конечно, – Сергей головой вперед втолкнул вкомнату скрюченную в три погибели фигуру, предусмотрительно держа у ее вискапистолет и шепотом увещевая:

– Пискнешь, сука, – прикончу…

Заранее нарезанная на соответствующие куски веревка быларазложена по карманам. Обоих пленных быстренько связали и хозяйственно положилипод стену, в уголок, чтобы не мешали перемещениям. Повесили на местоимпровизированные занавески. Тогда только Костя достал рацию, нажал кнопку икратко сообщил:

– Четыре. Четыре.

– Ноль. Ноль, – обрадованно откликнулась рацияголосом майора Влада.

На этом радиопереговоры и свернули – а о чем, собственно,рассусоливать? Они доложили, что все в порядке, а командир ответил, что понял.Какие тут, к черту, долгие дискуссии?

Включив фонарик и держа его так, чтобы луч не поднималсявыше подоконника, Курловский осветил пленников, чтобы определить, кто из нихИсмаил. Запихнул более молодому в рот найденную здесь же, на полу, тряпку,присел на корточки рядом с «народным целителем» и шепнул ему на ухо:

– Говорить будем?

– Ссс… – только и прошипел тот, очевидно, собираясьизречь какое-то нехорошее слово, начинавшееся с этой именно буквы.

Курловский встряхнул лежащего, тот клацнул зубами и ничегобольше не сказал. Капитан ласково зашептал ему на ухо:

– Слушай, целитель, ты человек пожилой, а значит, давноживешь, привык жить… Не будешь говорить, зарежу к чертовой матери. – И,подкрепляя угрозу, приложил к шее лежащего лезвие ножа.

Тот презрительно процедил сквозь зубы пару фраз – в томдухе, что пленивший его самая натуральная собака и собачьей же смертьюподохнет, а вот он, Исмаил, наоборот, смерти нисколечко не боится, как гордыйсын чеченского народа.

– Ты мне тут не чирикай про чеченский народ, –поморщился в темноте Курловский. – Ну какой ты чеченец? Ты, Далгатов, ивовсе даже аварец, я точно знаю… А впрочем, давай попробуем. Вот заори во весьголос, чтобы вокруг всполошились, – и я тебе тут же перехвачу глотку… Ну,рискнешь?

Сам он рисковать ни в коем случае не собирался, а потомудержал нож так, чтобы при первом же звуке, исторгнутом пленником, мгновенноотправить его к праотцам. Однако время шло, а пленный все не кричал.

– Ну, то-то, – резюмировал Курловский. –Будет он тут смертника изображать… Далгатов, какой из тебя смертник – курам насмех. Какого ты вообще рожна в это дело впутался? Сидел бы себе в родномДербенте, мошенничал по-старому с амулетами и волшебными кусочками лунногокамня, украдкой купленного у НАСА… Зачем тебя, дурака, на старости лет вполитику понесло, ты всегда по уголовным статьям ходил…

– Ты что, дербентский опер? – придушенно изумилсяцелитель.

– А ты как думал? – отрезал Курловский.

Он в жизни не бывал в Дербенте, даже проездом, о хозяинеявки знал лишь то, что сообщили опера, но, понятное дело, не собиралсяпосвящать Исмаила в такие тонкости, пусть и дальше думает, что его ведут отсамого Дербента…

– Только ты, экстрасенс вшивый, заигрался, –продолжал он неумолимо, поглаживая шею Исмаила кончиком клинка с ловкостьюопытного брадобрея. – Совсем забыл, что тут война, никто тебе не станетбегать за адвокатом, и прокурорского надзора в окрестностях вовсе нету. Будешьмолчать – размахну, к чертям, глотку, мне молодой все расскажет, он еще пожитьне успел…

– Он не расскажет, – заторопился Исмаил. –Это – «черный балахон», от него толку не добьешься…

Его связанный сосед активно заворочался, издав невнятноешипенье, попытался пнуть собрата по несчастью, но Сергей вовремя откатил буянав сторону, придавил глотку подошвой и тихонько, но внятно посоветовал:

– Тихо лежи, отдыхай, паскуда…

«Ага, – подумал Курловский. – «Балахончик»,значит. Видывали мы их, отморозков…»

Пару раз он с ними сталкивался – юные смертнички, которым полютому фанатизму, проистекавшему от общей неразвитости, терять было абсолютнонечего. Видывал, как эти орелики, в черном с ног до головы, в глухих капюшонах,шли в полный рост посреди улицы и поливали свинцом во все стороны.Необстрелянные солдатики, был такой грех, от них поначалу бегали, но потомсообразили, что «балахоны», хоть и глубоко отмороженные, однако все же небессмертные. И ничего, наладилось толковое огневое противодействие, еще ни одинфанатик не научился пули ртом ловить…