исчез, и я не знаю, что думать. Он выглядел сердитым или скорее разочарованным – да, наверное, это более подходящее слово.

Я беру телефон, изо всех сил пытаясь выбросить его из головы. Рассеянно листаю ленту уведомлений «Немезиды» и замираю, когда до меня доходит, что я вижу.

Финансовая информация, которую я запросила по Питеру Симмонсу. Я читаю, и сердце болезненно сжимается.

Его уволили за пару месяцев до ограбления, а за две недели до рокового дня его дом был конфискован. Я просматриваю платежи, растущие долги, из-за которых он лишился жилья. Дольше всего он платил по счетам дочери. Школа, уроки фортепиано, репетиторы.

Я читаю данные, постепенно сопоставляя факты. Его дочь ходила в одну школу со мной. Поэтому мы стали целью?

До сих пор помню его глаза, когда он увидел меня на пороге гостиной. Он казался таким же испуганным, как и я. Я не могла понять, зачем ему стопка моей одежды. Но теперь все стало ясно. Его дочь – моя ровесница. Поэтому он решил нас ограбить? Ему нужно было что-то для нее?

Я делаю судорожный вдох, читая бесчисленные сообщения, которые он пытался ей отправить; все они были не прочитаны. Я годами ненавидела этого человека за то, что он отнял у меня родителей, но, похоже, мы с Ноа не единственные, чья жизнь была разрушена.

Все поступки Питера сейчас показывают, что он раскаивается. Это видно по пожертвованиям в различные ассоциации по борьбе с вооруженным насилием, по неотвеченным письмам, отправленным дочери, по обыденным заметкам его офицера по УДО.

Он вышел из тюрьмы, но продолжает расплачиваться за свое преступление. Каждое письмо и каждое пожертвование напоминают ему о том, что он отнял у меня.

Уже несколько месяцев я получаю уведомления о нем, и ни разу не было ни единого признака, что он может снова свернуть на преступный путь. Скорее его поступки выдают сожаление.

По щеке скатывается слеза, и руки дрожат, когда я заставляю себя сделать правильный выбор.

Достаточно. Этого достаточно. Я не могу предавать то, чем занимаюсь. Не могу использовать свою платформу. Он заплатил за свои грехи, а я… я должна это принять.

Я должна отпустить. Должна дать своей душе возможность исцелиться. Я колеблюсь, делаю глубокий вдох, мой палец зависает над кнопкой Delete.

Собираюсь с силами и нажимаю на нее, удаляя Питера Симмонса из списка наблюдения «Немезиды». Несколько месяцев… Я держала его там несколько месяцев и не увидела даже намека на преступление. Нужно остановиться. Я должна.

Я хлюпаю носом, откладывая телефон, и меня охватывает чувство утраты. Я так долго его ненавидела. Временами только эта ненависть удерживала меня на плаву. А теперь? Теперь у меня осталась только грусть.

Я сворачиваюсь в клубок, всхлипывая. Меня одолевают воспоминания о родителях, и горячие слезы катятся по щекам.

Охватывает опустошение, какого я никогда еще не испытывала, и я отдаюсь ему, позволяю ему поглотить меня и оплакиваю свое горе так, как должна была сделать когда-то.

Когда сильные руки обнимают меня и поворачивают к себе, я напрягаюсь.

– Грейсон, – шепчу я, захлебываясь слезами.

Он крепко прижимает меня к себе, одну руку запускает в мои волосы, второй обхватывает талию. Он не говорит ни слова, просто обнимает меня.

Глава 32. Грейсон

Перед дверью в спальню Арии я с сомнением останавливаюсь, продолжая сражаться с раздражением. Я обещал, что сегодня буду с ней спать, чтобы помочь справиться с кошмарами, но я не могу перестать думать о ней и Райли.

Она отрицает, что флиртовала с ним, но то, что она мне рассказала, – это откровенный флирт… Это больше чем дружелюбие. Райли неравнодушен к ней уже давно, и она не может быть настолько наивной, чтобы не понимать этого.

Я утыкаюсь лбом в ее дверь и напрягаюсь, услышав сдавленные рыдания. Она плачет?

Захожу в комнату, забираюсь в кровать, обнимая ее и притягивая к себе. Ария напрягается и вертится в моих объятиях, утыкаясь лицом мне в шею.

– Грейсон, – шепчет она, и в голосе слышится боль. Я провожу пальцами по ее волосам, обнимая второй рукой за талию.

Видеть ее слезы и не знать, что произошло, – это меня убивает.

Ария постепенно затихает в моих объятиях и прижимается губами к моей шее.

– Что случилось? – ласково спрашиваю я.

Она качает головой и обнимает меня еще крепче.

– Вспоминала маму и папу, – бормочет она. – Обычно все хорошо, но бывают трудные дни.

Я киваю и целую ее в макушку. Я не могу ничего сказать или сделать, чтобы унять эту боль, поэтому просто обнимаю ее и молюсь, чтобы этого было достаточно.

– Что ты здесь делаешь? – шепчет она.

– Я же сказал, что буду спать с тобой. Ты не передумала?

Ария качает головой и пристраивается ко мне поудобнее. Я рад, что могу обнимать ее. Может, я не в состоянии исцелить ее разбитое сердце, но я могу не дать ей рассыпаться на части. Могу собрать кусочки.

– Не знаю, поможет ли это, Ария. Но помни, что я рядом, ладно? Неважно, что ты увидишь, когда закроешь глаза, помни, что я здесь.

Я перекатываюсь на спину и тяну ее за собой. В итоге она наполовину лежит на мне, уткнувшись лицом в грудь. Она неподвижна, но дышит прерывисто. Минуты проходят, глаза слипаются, но Ария не спит.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, чего никто не знает, – шепчет она. – Я не могу перестать прокручивать тот день в голове, Грей. Отвлеки меня.

Я гребаный засранец, потому что от этих слов у меня встает член. Мои мысли сосредотачиваются на всех вариантах, с помощью которых я бы с удовольствием отвлек ее, приходится стиснуть зубы.

Ерзаю, пытаясь скрыть, как она меня возбуждает. Чувствую себя ужасно. Ария прижимается крепче, и ее губы скользят по моей шее. Член становится еще тверже, и я закусываю губу.

– Когда-то я занимался смешанными единоборствами, ходил на бои. И сейчас периодически участвую в соревнованиях по боксу. Поэтому у меня наверху есть полностью оборудованный спортзал с рингом.

– Бои? Что? Почему? Никогда об этом не слышала.

Я глубже запускаю пальцы в ее волосы и делаю глубокий вдох.

– Когда я говорил тебе, что вырос в суровой среде, я имел в виду приюты, Ари. Я постоянно переезжал из одного дома в другой. Большинство приемных родителей делают это ради денег, которые получают от правительства, и если честно, обращаются с детьми так себе. Они хорошо проходят все тесты, и никто не слушает, что говорят сами дети. Чаще всего, если мы жалуемся, нас отдают в другой дом, но что происходит с теми, кого заставляют остаться? Они становятся жертвами. Иногда это эмоциональное насилие, а иногда физическое. Я научился драться, чтобы защищать себя и других.

Ария молчит, и я переживаю, что рассказал слишком много. Насилие в приемных