- Мужчины предают и думают только о себе. Всё зло от вас. Лучше одной, так спокойнее.

- И при этом она выплясывает на стойке в баре.

- Я ненавижу это, - мои губы не шевелились. - Ненавижу эти взгляды, будто я кусок мяса. Я всегда хотела учиться. Быть кем-то, а не просто трясущейся задницей.

- Ты ещё слишком молода, успеешь добиться всего этого.

Я не понимала, кто это говорит. Г олос казался знакомым и чужим одновременно. Жмурясь, совсем перестала соображать, кто стоит рядом.

- Что притихла? - моих губ коснулось что-то мокрое. - Хочешь хорошо жить - добейся.

- Добиться?! - эта фраза показалась мне смешной. - Нет, я уже отработанный материал. Тупа как пробка, пишу с трудом, совершая десятки ошибок. Я уже никто. Но Юла, она может получить то, о чём мечтала я. У моей девочки должно быть будущее. Мне бы только добраться до Оюты. Я готова платить чем угодно, лишь бы у неё было будущее.

Мой голос стихал и становился невнятным. Губ ещё раз коснулась влажная тряпица. Мысли скакали в разные стороны, и я не понимала: где я и что произошло. Только боль в пояснице оставляла моё сознание на плаву.

- Спи, женщина, - что-то больно кольнуло в плечо, - всё у нас будет нормально. Это я тебе обещаю.

- Дядя котик, а когда мама проснётся?

Из тяжёлого забытья меня выдернул голосок Юлы. В нём слышалась несвойственная ей тревожность и страх. Что-то скрипнуло, потом щёлкнуло.

Противно запахло синтетическим белковым бульоном.

- Ты спрашивала у меня это пять минут назад, мелкая. Вот, держи и ешь, - голос принадлежал мужчине. В моей голове вяло зашевелились мысли.

Кто это может быть? Г де мы, вообще, и почему мне так плохо?

Моя спина жутко ныла, бок тянуло, а ноги онемели. Я точно лежала на животе. Странная поза, да и матрас подо мной больно мягкий. А дома пластик сплошной. Локти отбить можно, переворачиваясь во сне.

- Это невкусно, - заканючила моя мелочь, - не буду. Он пахнет. И как слизь из носа. Бэээ.

- Ох, и балованная ты. Испортит тебя мама. Что же голодная ходить собралась? Другого тут нет, - снова этот мужчина.

Я знала голос, но в задурманенной голове нужный образ не находился. Почему-то в памяти всплывал бар. Будто говоривший оттуда.

- Есть, - нагло заявила Юла, - яблочки там внизу. Их много и они вкуснее.

- Да, яблоки есть, - легко согласился незнакомец, - но они только для послушных маленьких девочек, которые сначала поели бульон.

Какие яблоки? Я точно помнила, что в коробке домой принесла брюкву, свёклу, картофеля немного. Что происходит?

Я попробовала открыть глаза, но веки словно свинцом налились. Слух улавливал методичный гул. И запах этого бульона ударял в нос. А ещё невыносимая боль в пояснице. Словно калёным железом прижигали.

В ногах ощутила какое-то шевеление. Наверное, там Юла сидит. Я сжала и разжала кулаки. Это, казалось бы, лёгкое движение далось мне с великим трудом.

- А мама разрешает мне есть яблоки без бульона, - дочь пошевелилась, задевая мои ноги. Это было неприятно. Всё затекло. Мне хотелось потянуться, размять тело.

- А я не разрешаю. Корабль мой, капитан тут я. И если я велел есть бульон, значит, бери трубочку и пей его.

Успокоившись, я смирилась со своей беспомощностью. Напрягая память, всё пыталась сообразить, что происходит вокруг и где я. Что со мной произошло.

- Я ложку хочу, - Юла дёрнулась и слегка пнула меня в бедро. Не удержавшись, я тихо беззвучно зашипела.

- Веди себя спокойнее, мелкая, иначе пойдёшь в кресло.

- Я с мамой буду и хочу ложку.

Её вредность начинала раздражать уже и меня, а мужчина спокойно держался и не повышал голоса.

- Хоти, твоё право, - уже строже ответил он, - но есть ты будешь через трубочку, как это положено в космосе. А вот когда покажешь мне пустой контейнер, то я спущусь с тобой вниз. Ты наберёшь там всего, чего захочешь.

- Это нечестно, - Юла не сдавалась.

Она порой бывает такой противной и упрямой. Разве так можно себя вести?!

- Всё честно, - заявил мужчина, - равноправный обмен.

- А тут нет овощных шариков, а я без них не ем.

Ну, что за поганка.

- Будешь продолжать жаловаться - накажу и поставлю в угол. И никаких тебе яблочек. А у меня там ещё настоящая питайя есть и рамбутан.

В помещении повисло молчание. Только что-то ненавязчиво всё гудело и гудело, капая мне на нервы. Моя девочка, видимо, активно соображала, что такое питайя и рамбутан, и съестное ли это. Я и сама неуверенная была, что знаю эти фрукты.

- Половину контейнера я съем. За это яблоки, сколько захочу, и эти рамбуны и питайи, -мысленно я усмехнулась. Вот же мелкая торгашка. Ну, подожди, доберусь я до тебя.

- Два контейнера ты съешь и, так уж и быть, дам одно яблоко и покажу рамбутан, -предложение незнакомца меня удивило. Интересный ход.

- Это нечестно! - возмутилась моя мелочь.

- А торговаться со взрослым дядей честно?

Тут я с ним тоже была согласна. Втянув воздух ноздрями, попробовала позвать дочь, но выходил тихий хрип.

- Один контейнер, - слёзно предложила Юла, - яблоки и бутан.

- Нет, три контейнера и дам одно яблоко.

- Нечестно! Нечестно! - Юла снова пнула меня ногой. - Нельзя маленьких обижать.

- А я разве обижаю? - кажется, он её поднял и пересадил куда-то.

- Я хочу к маме, - запищала она.

- Ты её задеваешь, и ей больно.

- Но она спит.

- И что? Разве во сне не может быть больно? Нельзя так. Ее нужно беречь и заботиться о ней. И, вообще, подумай над своим поведением. Ты девочка уже большая. Я предложил тебе съесть контейнер полезного бульона и дальше весь трюм твой, бери что хочешь. Но ты была против, значит, я ставлю новые условия. Четыре контейнера за половину яблочка.

- Нууу, - Юла скисла.

Но, по совести, кто бы там с ней не торговался, он всё делал верно. Моя мелочь в последнее время уж слишком стала наглеть и везде искать выгоду. Хоть кто-то её проучит.

- Так нельзя с маленькими, - обижено прошептала Юла, - мама проснётся и поругает вас. Вы нечестно спорите!

- Мама твоя очнётся и ремня от меня получит за то, что так тебя избаловала.

Очнусь? Ну да, миранец! Как озарение в голове нарисовался его ушастый образ. Наконец, моё сознание проснулось настолько, что включило упавшую в обморок память. Ну, конечно, мы же на корабле и летим невесть куда, а меня ранило. Теперь понятно, почему так плохо.