его подачек Камиля освободим, а потом покопаем, кто же так жестоко подставил его.

Я успеваю сесть за стол до возвращения Азиза, а за обедом стараюсь вести себя как можно спокойней. Болтая, он даже не замечает, что у меня уже нет телефона. Видимо, ему нравится, когда его слушают, не перебивая.

Плотно пообедав, мы возвращаемся на виллу, где нас уже ждут. Снова тот же следователь. Хитро улыбается мне, когда я вхожу в кабинет. Чего нельзя сказать об Адель и Чеховском. Оба злы, хмуры.

— Анастасия? — Следователь встает с кресла, протягивая мне ладонь для рукопожатия. — Я вас ждал.

— Меня?

— Видите ли, вскрылись новые обстоятельства дела по убийству Риммы Ермаковой. Пуля, извлеченная из ее тела, выпущена не из оружия, которым владеет Камиль Асманов. Это наводит нас на мысли, что в ближайшем окружении убитой были и другие личности, желающие ее смерти. Например, вы.

— Я?! — я давлюсь собственным возгласом.

— Господин Чеховской подтвердил, что несколько дней назад вы с ней повздорили в их клубе.

— Она приревновала, оскорбила меня и вылила на меня томатный сок, — признаюсь я. — Но это не повод убивать человека.

— Да, я тоже так думал. Пока не обнаружил, что вы, Анастасия, у нас совсем безымянная. Ни документов, ни прошлого. Кто вы? Откуда?

Я перевожу сосредоточенный взгляд на Чеховского, и уголок его губ приподнимается. Он взглядом говорит, мол, соглашайся на мои условия, и тебя не тронут.

Ну уж нет! Меня уже купили! Так что закатай губу, козел!

— У вас есть ордер на мой арест? — прямо спрашиваю я.

Следователь улыбается, беря со стола листок бумаги.

— Тогда не будем терять время. Поедем! — киваю я, вынуждая Чеховского посереть.

— Вы же понимаете, что вам понадобится адвокат? А отсутствие документов осложняет эту процедуру.

Даже Адель не сдерживает улыбки. Но к счастью, у меня и против нее есть оружие.

— Да, понимаю. Адвокат у меня есть. Как и у Камиля, — добавляю я, взглянув на Адель и Чеховского. — Мы не виновны. И совсем скоро получим свободу.

Сказав это, разворачиваюсь и выхожу из кабинета, не желая задерживаться здесь ни на минуту. Пусть этих тварей потрясет. Камиль хотел только Глеба из семьи выставить. Чувствую, когда вернется, тут всем плохо станет.

Глава 29. Бунт

Камиль

Стук в дверь долбит прямо по мозгам.

— Подъем, девочки!

Все кости кажутся стеклянными. Встань — рассыплешься. Но я не доставлю им удовольствие, разлеживаясь в ожидании, когда эти шакалы придут поднимать меня пинками.

Хрипя, как старый дед, отрываю свою тушу от бугристого матраса. Усевшись, даю себе минуту сфокусировать зрение. Через узкое дверное окно в камеру льется бледный свет. Пол, как и моя одежда в засохшей крови. Здорово на мне вчера оторвались. Надеюсь, всю ночь у них руки и ноги болели. Паскуды проклятые!

Вторая койка пустует, хотя притупленная память подсказывает мне, что у меня должен быть сокамерник. У подушки обнаруживаю влажную тряпку. Да, точно! Этот парень затащил меня на постель, сделал компресс и даже напоил. А потом…

Нет-нет-нет, бред какой-то! Это не может быть он. Мне почудилось.

Отдышавшись, встаю, придерживаясь за нары. Опираясь о стену, на непослушных ногах доплетаюсь до двери и прилипаю к ней. По коридору расхаживают вооруженные тюремщики. Долбят в двери, ржут, где-то дальше кого-то поднимают силой.

Я ни черта не вижу одним глазом. Второй либо заплыл, либо выбили, скоты поганые.

— Эй, начальник, — окликаю одного из тюремщиков осипшим голосом, режущим горло, — сокамерник мой где?

— Так освободили его на рассвете. Соскучился? — усмехается он. — Нового можем подсадить в голубятню, если слишком тоскливо.

— Я тебе язык со всеми потрохами вырву, еще раз подшутишь так, — шиплю я.

Он открывает еще одно окно внизу двери, запинывает в камеру жестяную чашку с какой-то мерзотной хренью и зашвыривает ложку, которая улетает под койку.

— Ваш завтрак, принцесса. Кушайте, не обляпайтесь.

Не успевает он закрыть окно, как я выпинываю эти помои обратно. Дерьмо, которое тут жратвой называют, вываливается на его сапоги, отчего тюремщик звереет.

— Ах ты, вонючий выродок!

Задрожавшей рукой он перебирает ключи и пытается попасть в замочную скважину.

— Ты чего? — спрашивает у него другой.

— Да тут один петушок забыл свое место!

— А кто тут? — Он срывает со стены планшет, листает страницы и лыбится. — Так Асманов. Чеха браток. Давай его на ринг выставим. Бабла срубим.

— Повезло, красавица! — бросает мне обляпанный ублюдок. — Можешь отработать залет.

Второй размахивает планшетом, как веером, пока этот отпирает дверь. У парня одышка. Красный весь, мокрый. Значит, реакция заторможенная. Я замечаю, что листы соединены парой скрепок. Полезная вещь в здешних апартаментах.

Едва дверь распахивается, как я своей звенящей башкой бью прямо в рыло хохочущему от предвкушения денег дебилу и бросаюсь на второго. Поваливаю его на пол, но вовремя среагировавшие тюремщики стаскивают меня с него. Планшет оказывается прямо перед глазами. Я успеваю сорвать с него одну скрепку и взять в зубы, прежде чем они заламывают мои руки за спину и надевают наручники. Пока возятся, я кладу скрепку под язык.

— Гребаная мразь! — Идиот с разбитым носом носком сапога пинает меня под ребра, заставляя скрутиться в бараний рог.

— Оставь его! — задерживают его другие. — Он и так покойник. Тащите его в октагон. Пусть там побрыкается.

Я вам побрыкаюсь. Так побрыкаюсь, что от одного моего имени вздрагивать, суки, будете. Бог знает, где силы возьму, но вы меня запомните.

— Против кого выставлять его будем? — решают они, волоча меня по коридору.

— Они все на Люка зуб точат. А кто у нас? Правильно. Фаза — правая рука Люка. Вот и стравим их. Кровавое побоище будет. Жмурик нам обеспечен.

Я этого Фазу видел раза два в своей жизни. Ничего дурного о парне не слышал. Молодой, но толковый. Хорошо зарекомендовал себя. Крысой не прослыл. Я его не тронул бы, отдай мне эту команду Адель. А этим уродам и вовсе не доставлю такого удовольствия.

Меня зашвыривают на ринг, где я могу перевести дух и собраться с мыслями.

Как там сейчас медсестричка? Заинтересовался ею следак? Или только вид сделал? Я сейчас только на этого недоумка положиться могу. Никто другой не вырвет ее из когтистых лап моих родственников.

Получаса не проходит, как в зал начинают вводить других заключенных.

Да уж, почти все знакомые рожи. Такие же члены группировок, как я. Походу, власти повязывают всех, на кого хоть малейшее подозрение в чем-то падает. Сколько же из нас уже сдалось? А скольких здесь порешили? Человек десять из сорока