Поймите, другой возможности взять Асманова нам может не представиться. Выйдете за эти двери — и мы вам уже ничем не поможем. Вы останетесь безымянной пленницей мафии и, вероятно, такой же безымянной однажды будете похоронены.

— Вы бредите, — произношу я. — Во что вы превратили это место? В камеру пыток. Вы истязаете людей. Так в наше время служат во благо правосудия? И после того, что я видела, вы говорите мне о клятве Гиппократа? К вашему сведению, в нашей стране дают клятву врача. А в моем случае — клятву медсестры. Но не об этом речь. О правосудии. Извините, господин следователь, но под таким давлением и я бы призналась в убийстве Риммы Ермаковой и Джона Кеннеди. Вы просили меня поступить правильно. И я поступлю. Об этом месте узнают все. СМИ, прокурор, судья. Я не буду молчать.

— Пойдете к журналистам рассказывать, как несовершенна наша правовая система, наказывающая убийц? Давайте. Родных Риммы Ермаковой эта история впечатлит. Заодно выдайте свое имя. Вы же его не просто так скрываете.

Вошедший в комнату тюремщик протягивает следователю бумагу. Тот пробегается по ней взглядом и глубоко вздыхает:

— Что ж! За Асманова внесен залог. Странно, но учитывая обстоятельства его ареста и тяжесть преступления, судья одобрил ходатайство. Ваш Камиль свободен.

— Я же говорила, мы не останемся здесь на ночь.

— Ох, не пожалейте! — Следователь встает и обращается к тюремщику: — Организуйте перевоз этих двоих в участок. Их там ждут. А вы, Анастасия, берегите себя. И бегите от своего друга как можно дальше.

Бежать? Да я душой продалась ему! За дешевую месть, но навечно. Я побегу. Но побегу туда, куда и он. Каждый его след отыщу в темноте, но не отстану. Потому что он не бросил меня, даже оказавшись в аду!

Меня первой выводят из здания и садят в фургон. Камиля приводят чуть позже в наручниках и с мешком на голове.

— Что за детский сад! — Я снимаю этот мешок, едва машина трогается.

— Они не разрешили мне забрать твой кардиган, — выговаривает он, слабо улыбнувшись.

— Да и черт с ним!

— Он хорошо сидел на тебе. И цвет приятный.

— Коричневый? — хмыкаю я.

— Теплый коричневый… Как молочный шоколад…

Я прикладываю ладонь к его лбу. Он весь горит. Вот и бредит тут. Молочным шоколадом.

Будь проклят этот следователь за то, что сделал с ним!

Пересаживаюсь к Камилю и, притянув его к себе, обнимаю за плечи.

— Скоро все кончится, — успокаиваю не столько его, сколько себя. — Тебя подлечат, а потом я поставлю на ноги.

— Черт, — шепчет он, засыпая, — ты такая приставучая… Как пиявка…

— Жалеешь, что купил меня? — улыбаюсь я, поглаживая его.

— Если только совсем чуть-чуть.

— Ну мы с тобой еще обсудим это.

Я отстаю от него со своими разговорами. И он быстро засыпает на моем плече. Похоже, это моя судьба — ухаживать за ним.

Глажу его, а саму душат слезы. Неужели следователь говорит правду? Это Камиль убил Римму? Кому верить, когда и полиция, и бандиты ведут себя хуже диких зверей? Кругом обман! Остается полагаться на интуицию, а она подсказывает мне, что Камиль не виноват.

Когда машина останавливается, мне приходится разбудить Камиля. Конвоиры помогают ему выйти из фургона. На улице неприветливо холодно. Поздний вечер пахнет снегом, предвещая скорую зиму.

Я ежусь, заметив незнакомую девушку у подержанного авто на парковке. Призывно махнув мне, она идет навстречу. В строгом пальто и платке, цокает каблуками сапог и крепко держит кейс.

— Ася? — спрашивает она. — Меня зовут София. Я от Андрея.

Блин, Варька, спасибо тебе огромное, подруга!

— Да, это я! — Я с благодарностью пожимаю ей руку, пока Камиля пересаживают в карету «скорой».

Она сдержанно улыбается, глядя на меня с сочувствием.

— Скажу вам честно, Ася, я не взялась бы за это дело, если бы не настоятельная просьба Андрея. Я изучила досье подозреваемого, и у меня волосы зашевелились. Уж не знаю, почему вы так боретесь за его свободу, когда его место на электрическом стуле, не стану лезть с расспросами. Скажу лишь, что на этом моя работа закончена. Для защиты ищите другого адвоката, мне совесть не позволит выгораживать преступника.

— Это какая-то ошибка. Камиль не убивал Римму.

— Вы правда в это верите? Тогда мне вас жаль. Удачи, Ася. — Она кивает мне и, развернувшись, идет к своей машине.

Мне и самой порой жаль себя, но насчет Камиля ошибаетесь все вы! А мое сердце меня не обманывает!

Решив не догонять ее, чтобы поблагодарить, я бормочу себе под нос дежурное «спасибо» и иду к карете «скорой».

Камиль остается в сознании даже под капельницей. Выглядит так, будто под поезд попал. Не меньше недели в больнице проведет. Придется обзавестись одеялом. Без него мне будет трудно ночевать в коридоре.

— Как я тебе, красавица? Чудовище?

Я горько улыбаюсь. Он не перестает шутить, лишь бы я не плакала. Беру его за руку и крепко сжимаю всеми десятью пальцами.

— Ну не принц, это факт, — шутливо посмеиваюсь. — Главное — живой. А за лечением я прослежу.

— Мне заранее страшно, — ухмыляется он и морщится от боли.

— Тише-тише. — Я глажу его по голове. — Не напрягайся. Просто отдыхай.

Камиль послушно затихает, а я поглядываю на медбратьев. Они мне одобрительно кивают. Этого жеста достаточно, чтобы мне успокоиться. Камиль будет жить!

К клинике мы прибываем, когда на город опускается ночь. У парадных дверей нас встречают Чеховской и Азиз.

— Как он?! — Роман бросается к каталке, не дав медбратьям провезти ее.

— Чудесно! — рычу я. — Еще бы ночь — и пришлось бы заказывать поминки!

— Да, я уже в курсе, что это ты влезла в дело со своим адвокатишкой из ниоткуда, — фыркает он.

— Дай нам пройти!

Без всякого позволения Чеховской трясет Камиля за плечо, и я, сорвавшись, отталкиваю его от каталки.

— Отвали от него!

Азиз тоже хватает его за локоть, останавливая:

— Брат, брат, тихо.

— Нам некогда ждать! — шипит он.

Камиль, застонав, шевелит рукой и хрипло выдыхает. Чеховской снова бросается к нему.

— Камиль! Ты узнал, где их держат?!

— В… заброшенной… дурке…

— Молодец, брат! — лыбится Чеховской, потрепав его по волосам.

Схватив его за рукав пальто, Камиль, бормочет:

— Я хочу тридцать процентов…

— Эй!

— Продайте инфу Мяснику. Там дюжина его ребят. Он хорошо заплатит. Но моих тридцать процентов… Точка.

— А ты умеешь торговаться, паршивец! — усмехается Чеховской. — Ладно, тридцать — так тридцать. Тебя нехило потрепали. Заслужил.

— И поторопитесь. Их могут перевезти. Следаку известно, что мы узнали их местонахождение.

Чеховской косится на меня, но Камиль резко дергает его за