— Ну всё, пока, мам, я бабушке трубку отдаю!

Людмила ещё несколько минут поговорила с матерью, получив полный отчёт, что делает и с кем дружит Сонька. И только нажав отбой, поняла, что сделал Аркадий. Позвонил дочери и сказал, что они вместе к ней приедут. Оба. Вдвоём. Как будто не было вчерашнего разговора и её слов о разводе.

— Поговорили? — заглянул в комнату муж. — Тогда прошу к столу, кушать подано!

— Что? — оторопела Людмила. О чём это он? Что значит — кушать подано? До сих пор в этом доме кушать подавала только она. А если не успевала во время, выслушивала пространные претензии и нотации на тему плохой жены.

Накинув халат, она вышла на кухню и остолбенела. На столе стояли два прозрачных бокала с апельсиновым соком, две тарелки с толстыми кусками омлета и блюдце с нарезанным ломтями помидором.

— Аркадий, что это? — ошарашено спросила Людмила.

— Завтрак. Могу я приготовить завтрак для любимой жены?

— До сих пор думала, что не можешь.

Она осторожно, будто не веря своим глазам, присела к столу, отломила вилкой кусочек омлета, попробовала.

— Ну, как? — Аркадий сиял, предвкушая похвалу.

— Вкусно, — осторожно похвалила она, хотя омлет был пересолен и слегка отдавал горелым.

— Вот. Специально встал пораньше и всё приготовил, — муж тоже сел на своё место и начал есть. — Решил тебя удивить.

— У тебя получилось. — Людмила отломила ещё кусочек. — Почему ты сказал Соньке, что мы вдвоём приезжаем к ней через две недели? У тебя же были другие планы?

— Я их изменил. Могу я изменить свои планы, если моя семья накануне краха?

— Можешь, только это ничего не меняет. — Людмила отодвинула тарелку и посмотрела на мужа. — Я больше не хочу с тобой жить. Я развожусь.

Она отстранённо наблюдала привычную картину: вот его ноздри затрепетали, а губы стали собираться в предгрозовую гримасу. Сейчас начнёт орать. И вдруг Аркадий выдохнул и сказал. Не проорал, а именно сказал:

— Люд, дай мне две недели. Давай поживём ещё две недели, потом съездим к Соньке, а потом вернёмся к этому разговору.

— Аркадий, я не передумаю.

— И всё равно, мне нужны эти две недели. Я должен знать, что я сделал всё, что мог. Пожалуйста, я тебя прошу.

Просящий о чём-то муж был столь же необычен, как и муж, приготовивший завтрак. Их вчерашний разговор явно вызвал в нём какие-то процессы, и теперь Аркадий старался что-то доказать, в чём-то убедить. И было бы неправильно лишить его этих попыток. И Людмила сдалась.

— Ладно. Но потом я подаю на развод.

Чувствуя себя неловко от тона, в котором проходил их разговор — Аркадий был непривычно тихим и необъяснимо сдержанным, и это сбивало с толку — она быстро привела себя в порядок и побежала на работу. Попыталась войти в метро — не смогла. Подзабытый было ужас поднялся такой волной, что затряслись пальцы и до тошноты пересохло в горле. Пришлось идти на автобусную остановку.

В автобусе было тесно и душно. Он тащился раздражающе медленно, торча по нескольку минут на каждой остановке, цедя пассажиров через турникет по одному. Потом на четверть часа застрял в пробке на выезде на Кутузовский проспект. На том, что раздражена, Людмила поймала себя, только выйдя из автобуса и перебираясь к другой остановке через дорогу, чтобы ехать дальше, к центру. Однако, успел Игорь её разбаловать за эти дни, катая туда-сюда на личном транспорте! Надо ему позвонить.

Его номер она набрала, усевшись в полупустом троллейбусе, который весело побежал по Кутузовскому проспекту, точно так же цедя пассажиров на остановках, но почему-то в несколько раз быстрее.

— Игорь, привет, это я!

— А, Люда, здравствуй, — его голос был каким-то чужим и отстранённым, словно он разговаривал с ней из какой-нибудь Канады или Америки. — Ты извини, но я не могу сейчас говорить.

— А когда сможешь? — спросила она, чувствуя, будто налетела с разбегу на стену.

— Пока не знаю. Я позвоню тебе. Пока.

— По-ка, — сказала Людмила уже замолчавшей трубке. Мир за окнами троллейбуса терял краски. Выцветал, как старый застиранный халат.

В фонде в их кабинете сидел один Миша, остальные ещё не собрались. Людмила кивнула, здороваясь, и прошла к своему месту. Включила компьютер, вставила флэшку. Подумала отстранённо, что она очень удачно вчера поработала, весь сценарий набрала и почти все вставки сделала. Сегодня ещё посидит пару часиков и закончит, на радость Княгине. И вообще со всем этим безобразием закончит. С этой каруселью, в которой закружила её жизнь за последние несколько дней. И всё войдёт в обратную привычную колею. Потому что ничего такого не случилось, чтобы из этой колеи вываливаться. А то, что случилось, было временным помутнением рассудка. Всякими глупостями, которые она себе позволила на почве стресса. Да-да, всё именно так. Она перенервничала из-за поезда, потом из-за истории с нападением на Льва Романыча, и позволила себе непозволительно расслабиться. И размечтаться. И придумать что-то о настоящей любви. А Игорь, скорее всего, тоже заигрался в рыцаря-спасителя. А теперь, вот, опомнился. И возможно, он когда-нибудь ей позвонит. Потом. Или она ему, тоже потом, когда ей потребуется сменить унитаз или раковину в ванной.

Расшифрованное накануне интервью с одним из участников будущего фильма ложилось кусками в текст сценария. Людмила делала вставки, отмечая отдельно хронометраж, следя краешком сознания за логикой изложения. Но эта работа была слишком пустячной, чтобы захватить её всю и отвлечь от чёрной тоски, разлившейся нефтяной лужей на месте ещё недавно искрящегося озерца счастья. Блин, блин, блин! Ну, зачем, зачем он появился в её жизни, этот Игорь! Жила ведь себе до него, и неплохо, вроде бы, жила! По крайней мере, не подходила к краю и не заглядывала в пропасть этой безысходности, которая отныне и будет называться жизнью…

Требовательно затрезвонил факс на Лидушином столе, и Людмила вынырнула из своей безнадёги.

— Миш, ответь, похоже на межгород!

Миша не отвечал. Судя по торчащим из ушей проводкам, он полностью погрузился в свою реальность — слушал музыку. И даже подбородком дёргал в такт, какой тут может быть факс! Пришлось отвечать ей.

— Мадмуазель Епифанцева? — спросили в трубке. И, не дожидаясь ответа, продолжили, — факс, силь-ву-пле.

Людмила нажала кнопку приёма и вернулась за работу, не обращая внимания, как из аппарата выползает и скручивается в трубочку лист бумаги с каким-то списком. Факс из Парижа, привычное дело, что за ним смотреть. Но пробежка к аппарату и обратно словно что-то перещёлкнула у неё в голове, и теперь ей удалось полностью сосредоточится на работе, отсечь все посторонние мысли о неудавшейся личной жизни. Впрочем, долго находиться в таком состоянии ей не дали.

— Привет, коллеги! — вошла в комнату Нина. — Люд, привет! Ты почему на работе? Ты же не собиралась сегодня выходить, ты же ногу лечишь!