– Это и слепой заметит, – пробормотал Гримберт. – Я хотел знать, за каким чертом он потянул за собой сына?

Берхард задумчиво пожевал губами.

– Ах ты ж черт, опять жрать захотелось. Разговоры завсегда аппетит вызывают. Дурная работа – языком молоть, ни тепла от нее, ни сытости… Так вот, люди, которых нанял караванщиками Лантахарий, тоже не вчера родились. Тоже понимают, из какого места рога у быка растут. Начали требовать плату втрое больше, чем положено. Так вроде по справедливости и положено, раз уж дело опасное, гони монету да не скупись, иначе сам впрягайся в свои телеги и тащи их, как умеешь.

– Еще бы. Кому охота рисковать головой за чужие медяки? Только я не…

– Тройной платы у Лантахария не было, все деньги в товар ушли да в сам караван. Он схватился за голову. А что делать? Люди упираются, ропщут, а время между тем идет. Вся затея на грани срыва. Тут я и подсказал ему один способ. Не мной придуманный, старый, заведенный, говорят, еще первыми караванщиками. Он называется «каменная гарантия».

– Как будто без того тут вокруг недостаточно камня… – пробормотал Гримберт. – Но, кажется, я слышал о подобном, хоть и мельком.

– Караванщики его не любят, но иногда, когда крепко припирает, вспоминают про него. «Каменная гарантия» означает, что хозяин сам отправляется в путь со своим караваном. Мало того, берет с собой самого близкого единокровного родственника. Этим он показывает своим людям, что опасности нет, ведь если была бы, он бы подверг ей и себя, и своего заложника. А кто по доброй воле рискнет ребенком?..

– Хитро, – признал Гримберт. – Опасно, но хитро.

– Это понимать надо. Раз хозяин каравана сынка своего в путь берет, значит, ручается, что поход безопасен, смекаешь? А значит, втрое слугам можно не платить, обойдутся и двойной платой. Нет такого риска, чтоб втрое платить… Он и меня на этом провел, честно сказать. Пообещал десять флоринов сверху тех, что мне уже полагались, ну, я и клюнул. Тоже впрягся в его чертову упряжку и был там единственным проводником. Никто больше и не соблазнился, по честности говоря.

Гримберт не удержался от усмешки.

– Когда я тебя встретил, ты не был похож на обладателя пятнадцати флоринов.

– Если я чему-то и был обладателем, так это болящей с похмелья головы да пустых карманов. Ты прав, я не получил этих денег. Вообще ничего не получил. Этот поход был самым паршивым из всех, что мне приходилось видеть, должно быть, Господь намекал мне, что раз выпустил из клюва пять монет, нечего гнаться за ними, что ушло, то ушло…

– Погода не задалась?

– С самого начала. Уже в предгорьях на нас напустилась Полуденная Мачеха, а ведь такого отродясь не было, чтоб она выбиралась из своих чертогов, особенно в это время года. Перетряхнула весь снег, сбросила в ущелье одну из повозок, на том и успокоилась. Вот только дальше было не лучше. Напротив, каждый новый день приносил новые беды. Разведчики, посланные осмотреть соседнюю гору, заплутали в тумане и замерзли насмерть. Одна из самоходных телег разбилась, слетев с серпантина. Двух или трех человек покалечило валунами под Оловянным Мостом. Веришь ли, уже на третий день пути мне казалось, будто сами Альбы желают свести с нами счеты. Старый генератор на стоянке забарахлил и, прежде чем кто-то успел спохватиться, сжег шатер вместе со всеми картами и навигационными приборами. Посреди ночи стали исчезать выставленные часовые, причем на снегу не оставалось никаких следов борьбы, как полагается в таких случаях. Точно Альбы просто звали их – и те молча уходили в метель, чтоб больше никогда не вернуться. Ох, паршивый был поход, мессир. Ох, дьявольский, чтоб меня эти горы по кусочку прожевали…

– Ты вроде выглядишь живым.

– А многие из тех, кто отправился в путь со мной и Лантахарием, этим похвастать не могут. Кого раскатало в блин лавиной, кого порезало льдом, точно шрапнелью, в Ущелье Трех Вдов, кто и вовсе замерз насмерть…

– Ты, кажется, говорил, что Лантахарий подготовился к дороге.

Берхард протяжно вздохнул.

– Он так считал. Но вот Альбы считали иначе. Хваленые самоходные телеги, которые давали фору даже запряженным мулами повозкам, выходили из строя одна за другой. В их коробки передач набивался лед и каменная пыль, а двигатели взрывались от натуги, ошпаривая возниц раскаленным паром. Иногда они просто завязали в снегу и мы, бывало, тратили по нескольку часов, чтоб вытащить их. По меньшей мере троих слуг при этом раздавило. Запасенное топливо отказывалось гореть на таком морозе, поэтому большую часть времени мы отчаянно мерзли. Консервы оказались заражены ботулотоксином, люди, которые их отведали, сходили с ума и начинали есть снег. Да, так и было. Лежали и молча запихивали себе в рот снег, пока утробы не вздувались. Таких уже не спасали. Другим едва ли было легче. Кто пропал без вести, разведывая дорогу, кто сорвался со скалы, наводя страховочные фалы, кто попросту вскрыл себе вены из малодушия. Подумать только, нашлись люди, согласные нырнуть в раскаленные адские котлы за грех самоубийства, лишь бы убраться из Альб…

– Кажется, судьба была немилостива к Лантахарию.

– Сперва я тоже думал, что Господь многовато неприятностей посылает моему нанимателю. Его караван таял, точно обмылок в бане. Он ежеденно терял людей, повозки и груз. Мы не успели миновать и Сарацинскую Нору, а он уже истаял на треть. Надо было мне отговорить его от продолжения пути, но я сам себя уверил в том, что череда напастей закончилась и мы доберемся до Монклара, пусть и не без жертв. Не добрались. Мы прошли Сарацинскую Нору и Белую Лиственницу, спустились до хорошо знакомой мне тропы, на которой я уже не ждал никаких сюрпризов и…

В Берхарде было что-то от бушующего снаружи Старика. Он тоже любил проверять выдержку своих спутников. Оборвав рассказ на полуслове, он не торопясь полез в какой-то из своих бесчисленных мешков и стал методично грызть сухарь.

– Что дальше? – потребовал Гримберт. – Ты не закончил.

– Дальше… Дальше, мессир, все было совсем паскудно. Мы заблудились. Откуда ни возьмись, с утра налетел Белый Стервятник и разметал тропу так, что я даже следов ее найти не мог. Будто срыл начисто. Будто и не было ее, тропы. На крыльях Стервятника, как обычно, пришла вьюга, но такая злая, какой я ее еще не видел в этих горах. Остервенелая, точно бешеный пес, она рвала наши шатры и стегала людей так, что у них посередь лица открывались кровавые раны. Погубила последних наших лошадей, между прочим. Но я все еще думал, что мы выберемся из этой истории. Пока не наступил следующий день.

– И что?

Берхард задумчиво цыкнул зубом.

– В ту ночь Альбы прокляли нас. До того, видно, лишь хотели предупредить, спугнуть, заставить убраться обратно подобру-поздорову, но после… Не пялься на меня, мессир, аж рот разинул. Да, бывает и такое. Горы тоже могут проклясть, и так, что не поздоровится. Едва мы на следующий день вышли в путь, пошатываясь от усталости и бессонной ночи, как я понял, что не могу найти путь.

– Ты, проводник, не мог найти знакомый путь в горах?