испытующий взгляд — у Андрея до сих пор мурашки по коже бегали. Иисус словно хотел предостеречь его. Но от чего? А может, это подсознание вытолкнуло на поверхность знакомый образ — как символ, как явный знак. Но Андрей и без всяких знаков понимал, что жизнь его летит под откос. Но виноват ли он в этом? И можно ли от такой жизни уклониться? Уклониться — значит спасовать, струсить, спрятаться в кусты. Это значило — подставить левую щёку после того, как тебя ударили по правой. А это противно разуму, это противоречит здравому смыслу и опыту всей миллиардолетней жизни на Земле! Так о чём же хотел сказать ему Иисус? А может, по своей бесконечной сострадательности он жалел его? Но и жалость Андрею не нужна. Что толку в жалости, когда она ни от чего не уберегает? Нет, это не то, не то… Андрей всё ворочался на своём узком ложе, отчего-то злился на себя и лишь под утро уснул. И только снова зашумело в голове и замелькали обрывочные образы — как уже приехали. Здрасьте, пожалуйста: Санкт-Петербург!

Андрей спрыгнул со своей полки на мягкий коврик, надел кроссовки и сходил в конец вагона, где ополоснул лицо холодной водой и побрился на скорую руку. Спутница его в мутном свете питерского рассвета выглядела неважно. Она, быть может, и раскаивалась в своём поступке. А может, просто не выспалась. Скрывать свои чувства человек научается лишь в зрелые годы, да и не всем это удаётся.

С тяжёлым чувством сходил Андрей со ступенек вагона на перрон Московского вокзала в Питере. В этот миг он понял, что все свои проблемы он привёз с собой, они никуда не делись. Оказывается, недостаточно уехать из дома, чтобы избавиться от неурядиц, козней и происков недругов. Легче содрать с себя кожу, чем убежать от своих проблем. Это потому, что все наши беды и несчастья имеют источник в глубине нашего естества. И если ты недоволен жизнью, то прежде всего обрати взгляд на самого себя. Хлещи себя плетью и раздирай собственную плоть острыми ногтями, пока вместе с кровью не изойдёт из тебя скверна. Глубоко задумавшись, не замечая ничего вокруг, Андрей шёл по заметённому снегом перрону. Зачем он приехал сюда? Чтобы добить Меченого? Но нужно ли это теперь? С другой стороны, если этого не сделать, то Меченый сам разыщет Андрея. Уж он-то не станет сомневаться. Ему не приснится странный сон и он не будет мучаться неразрешимыми вопросами. Он отдаст команду своим подручным, и грязную работу сделают за него другие — коренастые парни с замороженными глазами, менты с проданной совестью, или обыкновенные дураки, ни черта не понимающие в этой жизни. Нет, Меченый должен умереть. Должны исчезнуть все, кто с ним заодно. Сколько их? Неизвестно. Несколько человек или несколько десятков? А может, несколько сотен? Убивать, убивать, убивать… Андрей умел это делать. Пресловутая мораль его не сдерживала — по крайней мере, та мораль, которую лелеял в своей душе обыватель. Ох уж этот обыватель! Одной рукой крестится, а другой лезет в карман к ближнему. Твердит о гуманности, а сам готов оторвать голову соседу за кусок бесплодной земли. Умиляется жертвенности Иисуса, а сам жалеет отдать копейку бездомному ребёнку. Строит из себя добрячка и тут же неприкрыто радуется неудачам ближнего; и всю жизнь завидует — завидует чёрной завистью успехам соседа, коллеги, приятеля, дальнего родственника, с которым видится раз в пять лет. К чёрту обывателя!

Андрей внезапно остановился. Девушка семенила чуть сзади и упёрлась ему в спину. Андрей резко обернулся.

— Так ты что, в самом деле со мной хочешь пойти? — бросил отрывисто.

— Да, я с вами, — тихо промолвила девушка, опуская взгляд.

— Но тебе завтра нужно быть в Москве!

Девушка хитро улыбнулась, как бы говоря: до завтра ещё далеко.

— Ты хоть знаешь, куда я еду?

— Нет. А куда?

Девушка, подняв брови, смотрела на него. Мимо шли пассажиры — все заспанные, уставшие, с пепельными лицами. Тащили тяжёлые чемоданы и пузатые сумки, кто-то вёз на тележке раздувшиеся баулы и мешки. И каждый был сам по себе. Никому ни до кого нет никакого дела. Тем и замечателен большой город, что никому до тебя нет никакого дела. Это не провинция, где чихнуть нельзя без того, чтобы на тебя не оглянулись.

— Значит так, — проговорил Андрей. — Я еду на Васильевский. Там есть небольшая гостиница на Девятой линии, когда-то я в ней останавливался. Брошу вещи и пойду по своим делам. Ясно?

— Да.

Андрей нетерпеливо потряс головой.

— Послушай, у меня очень серьёзное дело! Не до тебя мне. Поняла?

— Пожалуйста, не гоните меня.

Андрей несколько секунд смотрел на девушку, не зная, на что решиться. Потом достал из кармана деньги и протянул девушке.

Та отстранилась.

— Зачем это?

— Иди в кассу и купи себе обратный билет на Москву. Вечером уедешь. Иначе я тебя не возьму с собой.

Девушка обиженно отвернулась.

— Завтра ты должна быть на своём самолёте! Или ты хочешь, чтобы тебя уволили с работы? Ведь из-за тебя и меня станут искать!

Девушка подумала секунду, потом протянула руку и взяла деньги.

— Хорошо, я уеду, раз вы так хотите.

— Вот и славно. Иди за билетом. Я тебя здесь подожду.

Девушка с видимой неохотой пошла вдоль состава к темнеющей громаде вокзала. Андрей сунул руки в карманы куртки и погрузился в размышления. Прежде всего он должен найти себе жильё — удобное и надёжное. Гостиница на Васильевском острове годилась лишь на первое время. Там нужно предъявлять паспорт, да и на знакомых можно нарваться. Лучше всего снять частную квартиру. Если хозяину немного приплатить, то он и паспорт на спросит.

Девушка вернулась скорей, чем он ожидал, в руке её был зажат сиреневый билет.

— Вот, купила, — радостно сообщила.

— Молодец, — похвалил Андрей. — Во сколько поезд отходит?

— Без пяти двенадцать, как и в Москве.

— Смотри не опоздай, — сказал Андрей и поднял с перрона сумку. — Ну пошли, а то холодно стоять.

Они выбрались на привокзальную площадь — молодой подтянутый мужчина и высокая стройная девушка. Их можно было принять за молодожёнов, приехавших в северную столицу провести медовый месяц. И никому было невдомёк, что уже вечером они расстанутся. Никто не мог заподозрить в спокойном неторопливом мужчине хладнокровного убийцу, настоящую машину смерти.

Такси брать не стали — незачем было привлекать к себе внимание. Быстрым шагом прошли мимо заиндевевших машин, пересекли огромную площадь и спустились в метро. До «Василеостровской» ехать было всего ничего — три остановки.