Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я могу дать тебе денег».
Я не беру их и быстро выхожу на улицу. Я краду только еду, которую все равно выбросят. Если возьму эти деньги, если скажу «да» какому-нибудь парню, который предложит мне деньги, я больше не буду собой. Я буду кем-то вроде моей мамы.
Не сегодня.
Впереди целый день, а я мечтаю только о том, чтобы поспать. Мне некуда идти до самого заката. Теперь, после еды, у меня просто закрываются глаза, и я знаю, что в любом случае меня скоро вырубит.
Слишком хочется спать, чтобы думать. Думай. Где безопасно и никого нет?
Фургон — плохая идея после того, как там побывали копы. Я до боли в груди скучаю по тамошнему чердачку, словно по родному дому. Домик на дереве — в дневное время не вариант. В библиотеках спать нельзя, к тому же в тех, где я часто бывала, меня могут узнать. В мамин офис и в прачечные, если мои ключи все еще к ним подходят, днем лучше не соваться.
Но ключами от прачечной можно открыть еще кое-что.
Мы с Энди проводили, наверное, больше времени в бассейне, чем дома. Сегодня вода мутная. Видимо, не работает фильтр или давно не хлорировали. Мама просила меня это делать, когда техник не мог.
На самом деле именно в бассейне я и заинтересовалась наукой. Не здесь, а в нашем первом бассейне, когда мы только переехали в Калифорнию. Мама устроилась смотрителем в одном фешенебельном жилом комплексе и должна была следить за бассейном. Иногда она брала нас с собой, не знаю зачем. Смысла в тех моментах, когда она была к нам добра, было еще меньше, чем когда она впадала в отключку или оставляла нас дома одних. Энди плавал часами в маленьком детском бассейне, а мне мама показывала, как убирать сачком грязь с поверхности и очищать фильтр от листьев. Иногда в бассейне обнаруживались живые утки или лягушки. Уток можно было просто спугнуть, а вот лягушек мне приходилось вылавливать. Однажды такая плавала там кругами. Возможно, это была Pseudacris cadaverina — калифорнийская квакша. Бледная, а не зеленая, как я ее себе представляла.
— Мам?
— Да?
Она изогнулась, держа в руках длинный сачок и пытаясь выловить что-то в самом центре.
— Почему хлор не убивает лягушку? — Я пыталась поймать ее голыми руками. Она была скользкой и быстрой.
— Он убивает только что-то очень маленькое. Бактерии. Не такое большое, как лягушки и люди.
В уголке ее рта торчала сигарета, лоб был сморщен. Она увидела, что я поймала лягушку и осторожно выпустила ее на клумбу с саговой пальмой — Cycas revolutа.
— Давай проведем тест.
Тестом был маленький пластмассовый квадрат с прикрепленными по бокам пробирками. Он лежал в пластмассовой коробке вместе с пипетками желтого и красного цвета. Я принесла ей все это в предвкушении чего-то интересного. Мне не терпелось узнать, что будет дальше.
Мама набрала в пробирки воду из бассейна и осторожно капнула из пипеток. Слева вода стала бледно-желтой.
— Видишь? Нужно добавить в бассейн хлор.
Она постучала длинным неровным ногтем по маленькой табличке, указывающей допустимый цвет и уровень pH. Я кивнула. Все ясно.
Она капнула из красной пипетки в правую пробирку.
— А еще нужна кислота. Видишь, уровень pH почти восемь?
Она приподняла тест, солнечные лучи отразились от стекла. На долю секунды я попала в другую жизнь, где моя мама была ученым и показывала мне свою лабораторию.
Потом я всегда проводила тест сама. Мне казалось, я занимаюсь чем-то очень важным. Я следила за тем, чтобы бассейн был безопасным.
Я бы никогда не прыгнула в этот мутный бассейн, на который смотрю сегодня. Я становлюсь на нижнюю перекладину сломанных ворот, они открываются. Оглядываюсь по сторонам. Еще слишком рано, никто не купается. Ни лягушек, ни уток. Наудачу вставляю ключ в замок подсобки.
Все еще подходит.
Мне почему-то кажется, что сначала я должна заработать право здесь находиться. В шкафу я нахожу ведро с хлором и набираю полный ковш. Иду к бассейну и забрасываю гранулы в дальний конец, сделав широкий взмах рукой, прямо как мама. Возвращаюсь, чтобы набрать ковш диатомитовой земли, и засыпаю в фильтр, как она меня учила. Чаще всего, если вода мутная, нужно сделать именно это. Тут никакие тесты не нужны.
Когда дело сделано, я запираюсь в подсобке. Строго говоря, это просто большой шкаф, и мне приходится расчищать место для сна, отодвигая ведра и химикаты. Кстати, здесь валяется груда старых красных тентов, которыми несколько лет назад попытались украсить бассейн. Видимо, это было так же толково, как повязать бантик на унитаз, но я им сейчас рада. Ложусь на эту груду и накрываюсь верхним. Они грязные, и, когда я встряхиваю верхний тент, оттуда выползает что-то, что не разглядеть, но мне все равно. Мне не привыкать к Blattella germanica — рыжим тараканам, прусакам.
Я никогда так сладко не спала.
Проснувшись, я включаю телефон, чтобы посмотреть, который час. От какого-то незапароленного роутера мой телефон ловит слабый вайфай-сигнал. Я проспала целый день, и в твиттере все перемалывают, что я не приду.
Но мне некуда больше идти.
Закат
На ярко-оранжевом небе плоские сиреневые облака, когда я иду к старому «Уолмарту». По дороге я ем тост, припрятанный в кармане, и размышляю, удастся ли вечером снова попасть в подсобку. Мне никогда не приходилось бывать в хороших отелях, но я уверена, что там все именно так. Идеально. Темно. Тепло. Безопасно.
Ну, разумеется, в хороших отелях есть свет и ты не спишь среди ведер с хлором и кислотой. Но вы понимаете, о чем я.
На парковке тусуется кучка народу. Видимо, я на месте. Я уже включила камеру и снимаю на ходу. Изображение, конечно, будет дергаться, и придется отдать видео Кристи, чтобы она его отредактировала.
Надеюсь, она это сделает для меня.
Ее я замечаю первую. Она нервно покусывает губы и держит за руку смущенно улыбающегося Эмерсона Беркли. На них однотипные черные толстовки.
Да пошли они оба.
Эмбер Родин поправляет свои кудри, которые сдувает ветер, словно призывая всех обратить внимание на ее классные волосы.
Макензи Бирош держит в руках такую же, как у меня, камеру. Рядом с ней Джейн. Явно подготовилась красоваться в кадре. Макияж как у заядлой блогерши из инстаграма. Я опускаю камеру и понимаю,