– Да уж, – неопределенно сказал Борис Сергеевич. – А что у нас делает научный руководитель экспедиции Полюс Фердинатович? Изволит почивать?

Полюс Фердинатович на поверку почивать не изволил. Он вообще спал очень мало, к чему приучил себя еще с юности, придя к выводу, что негоже ученому проводить в постели более пяти часов в сутки. Поэтому Борис Сергеевич не нашел его в закутке, куда тот приходил отдавать дань Морфею, как сам Полюс Фердинатович и выражался, а отыскал в лаборатории, где голый по пояс академик склонился над расстеленной во весь стол картой Марса, посасывал трубочку, и вообще являл собой живописный вид, больше походя на Рошфора из «Трех мушкетеров». Длинные волосы рассыпаны по плечам, мышцы и жилы тела напряжены напором той мыслительной деятельности, что безостановочно, даже во сне, совершалась в его голове.

– Знаю, знаю, – сказал он входящему Борису Сергеевичу и вновь склонился над картой, приняв то ли осознанно, то ли неосознанно позу генералиссимуса с известного плаката. Не хватало только белоснежного мундира со Звездой Героя на груди.

Карта Марса оказалась фламмарионовской репликой с дополнениями Лоуэлла и уточняющими данными последних съемок орбитальных марсианских станций. Полушария планеты прочерчивало множество каналов, в глазах рябило от латинских названий. Среди ученых до сих пор так и не выработалось общего мнения об их природе, хотя геометрическая выверенность каналов, подтвержденная спутниковыми фотографиями, просто взывала к искусственности происхождения столь грандиозного общепланетарного феномена.

– Высматриваешь, где они могут высадиться? – кивнул на карту Борис Сергеевич. Осведомленность Гансовского о старте американского корабля его не удивила – у академика имелись собственные источники информации. Наверняка кто-то из коллег сообщил ему.

– Ты считаешь, что они собираются высадиться? – спросил в ответ Гансовский. – Я-то как раз в этом не уверен.

– Что ты имеешь в виду? – Борис Сергеевич облокотился на столик и тоже принялся разглядывать карту. Через двадцать восемь дней им предстоит высадиться на марсианской поверхности и еще целый год путешествовать через все эти загадочные каналы.

– Имеются кое-какие соображения, – уклончиво сказал академик. – Но мы скоро и так узнаем, что задумали коллеги.

– Не следовало закрывать нашу собственную программу загоризонтных полетов, – с горечью высказал Борис Сергеевич то, что скопилось в его душе. – Были многообещающие результаты…

– На меня перстом указуешь? – Полюс Фердинатович посмотрел на командира. – Ведь под тем актом стояла и моя фамилия. Но я и сейчас не откажусь от того, что всегда говорил, – пересечение горизонта событий несовместимо с сохранением и удержанием поля коммунизма. Кстати, того же мнения придерживался и покойный Антипин, хотя у него имелась более обнадеживающая, что ли, гипотеза. Не слышал? О мирах Шакти и Тамас? Правда, строгого научного обоснования он не успел дать, но описал свою гипотезу в художественном слове. Почитай его роман «Чаша отравы», там это есть.

– Поздно книжки читать, когда американцы сегодня на Марсе, а завтра, чем черт не шутит, у Бетельгейзе.

– Книжки читать никогда не поздно, – сказал Полюс Фердинатович.

В дверь осторожно постучали чем-то металлическим, потом щелкнула кремальера и через комингс шагнул Паганель собственной персоной – огромный, металлический, похожий на Железного Дровосека из сказки. Поднял огромную металлическую руку и металлическим голосом пророкотал:

– Приветствую вас, земляне!

– Аве, цезарь, – усмехнулся Гансовский. – Ты как раз вовремя.

– Доброе утро, – сказал Борис Сергеевич.

Неожиданное появление на борту лунного робота поначалу раздражало Мартынова, словно являясь укором его способности как командира контролировать происходящее на «Красном космосе». Но ЦУП неожиданно легко дал свое добро на включение Паганеля в состав экспедиции. Удивительно легко, словно кто-то приложил к этому недюжинный авторитет. И теперь Борис Сергеевич рассматривал робота если не как полноценного члена экипажа, то как весьма полезное оборудование.

– Вот скажи, Паганель, – Гансовский задумчиво пососал трубочку, – что ты знаешь о путешествиях через горизонт событий?

Робот заполнил почти все свободное пространство лаборатории, Мартынову пришлось подвинуться, уступая место машине, от которой пахло озоном и разогретым маслом.

– Горизонт событий представляет собой эквипотенциальную поверхность, отделяющую космос макроявлений от космоса квантовых явлений. Главной особенностью горизонта событий является высокая напряженность так называемого некрополя – феномена широкого действия. В частности, некрополе порождается в ходе слепой эволюции живых существ, ведущих борьбу за существование друг с другом. Согласно уравнениям Гейзенберга-Чандрасекара, возможно туннелирование макротел сквозь горизонт событий, но при этом пилотирование подобных кораблей затруднено ростом некрополя до запредельных для биологических объектов величин.

– Вот, – удовлетворенно сказал Гор, будто услышал из динамика Паганеля нечто новое для себя. – А как насчет роботов? Роботы могут проходить сквозь горизонт событий?

– Подобной информацией не владею.

– Неплохо бы проверить. Ты слышал, Борис Сергеевич, о тектотонических организмах? Для больных неизлечимыми болезнями предлагается помещение живого мозга в тектотоническую оболочку. Представляешь, какие возможности открываются для медицины?

– Представляю, – сказал Мартынов.

– Или вот еще вариант, – продолжил Полюс Фердинатович. – Анабиоз. Если некрополе необратимо воздействует на сознание человека, то можно погружать экипаж в искусственный сон на период перехода сквозь горизонт событий.

– Подобные эксперименты проводились, – сказал Паганель. Чтобы занимать меньше места, он уселся на пол, но его металлические колени все равно торчали шарнирами над лабораторным столом. – Эксперименты признаны неудачными, поскольку после перехода не удавалось вывести испытуемого из сна.

– Любопытно, любопытно, – пробормотал Гансовский. – Но не бывает такого, чтобы на всякую природную гайку не находился наш человеческий болт.

– Он и нашелся, – хмуро сказал Борис Сергеевич. – Называется заг-астронавтика. Слыхал о такой? Только подобные вещи – не наш метод. Наш способ – вот так, дедовскими методами, неторопливо по баллистическим траекториям. Тише едешь – дальше будешь.

– Слышу упрек в твоих словах, – сказал Полюс Фердинатович.

– Это и есть упрек, – ответил командир. – В скольких институтах я побывал, даже не представляешь. Каждый отпуск посвящал тому, чтобы хоть в один съездить, поговорить о перспективных системах. И у Глушко чаи пили, и Черток по своему царству-государству водил, и просто с дьявольски талантливыми и молодыми по душам разговаривал, думал грешным делом – зажимают их корифеи, не дают развернуться. Так нет! Не зажимают! Твори! Они и творят. Создают все более и более совершенный велосипед. Черт, – Борис Сергеевич посмотрел на свою пустую трубочку. – У тебя табака в заначке нет случайно, Фердинатыч?