деле, почти все имена и названия на мальгашском звучат очень длинно, и я не представляла, как сами малагасийцы умудряются быстро и без запинки их произносить.

По дороге мы почти не разговаривали, и я то и дело замечала на себе пристальный взгляд Тахира, делая вид, что увлечена пейзажами за окном. Я боялась возвращаться туда, где погиб Иван. Не из-за воспоминаний, а из-за мыслей о неизвестном заболевании. Прошло несколько дней с тех пор, как мы с Андрэ посетили ее, и я не знала, что найдем там сейчас. Возможно, человек, у которого я брала пробу крови, уже мертв? Неизвестно, сколько времени продолжается инкубационный период… Да вообще ничего не известно, если уж начистоту!

– Что бы там ни было, вы не виноваты, – неожиданно сказал Тахир, потрепав меня по колену. Этот дружеский жест настолько удивил меня, что я опрокинулась бы назад, не будь там спинки сиденья. – Мы сделаем что сможем, но не забывайте, что, если вы правы и имеет место эпидемия, то наше дело – только проинформировать власти.

Я кивнула. Он верно говорил, и все же я ощущала беспокойство. Да что там беспокойство – страх. Жители деревни утверждают, что вирус действует только на местное население, но такое по определению невозможно. Значит, любой из нас – и я, и Тахир, и уж тем более Андрэ – может заразиться! Если бы мы находились в России, я бы знала, что делать. Не скажу, что процедура объявления эпидемиологической ситуации прописана у нас досконально, как, к примеру, в Штатах, однако все, кто имеет дело с вирусами, знают, какие манипуляции необходимо проводить в подобных случаях. Но что делать в чужой стране? А если нынче все не пройдет так гладко, как в прошлый раз? Что, если сейчас мы имеем дело с другим вирусом? Если он опаснее предыдущего, если… Столько «если», что голова идет кругом!

Как и прежде, мы оставили машину на опушке и углубились в лес. По тропинке до деревни было не больше пятнадцати минут. Выйдя на открытое место, я застыла как вкопанная, увидев зрелище, развернувшееся перед моими глазами. На поляне лежали завернутые в саваны тела (в том, что это покойники, сомнений не оставалось) – штук сорок, не меньше! Вокруг суетились люди, по нескольку у каждого из тел. Некоторые, приплясывая, прохаживались между трупами, выводя какую-то мелодию. В руках у жителей деревни я узнала музыкальные инструменты, которые видела вчера ночью во время выступления артистов.

– Они что… разворачивают их? – в ужасе обратилась я к Тахиру и Андрэ. – Это же сумасшествие!

Мужчины и бровью не повели.

– Все в порядке, – сказал Тахир.

– Да, – подтвердил Андрэ, – все нормально.

И я начала думать, что они тоже сошли с ума. Может, дело в вирусе? Правда, я что-то не слышала о таком, который вызывал бы коллективное помешательство, но чем, как говорится, черт не шутит?

– Они должны сжигать своих покойников, а не перепеленывать! – буквально завизжала я. – К тому же откуда столько?! Не может быть, чтобы с момента нашего визита умерло такое количество людей!

– Успокойтесь, Тамара! – взяв за плечи, встряхнул меня Тахир. – Это не то, что вы подумали. Жители деревни просто проводят обряд фамадихана…

– Фама… что?!

– У племен мерина и бецилеу практикуется традиция «переворачивания мертвых». Во время проведения ритуала из склепов достают останки усопших, заворачивают в новый саван и на протяжении всего праздника веселятся и танцуют рядом с ними. По окончании церемонии тела помещают обратно в склепы.

– Что за средневековье? – пробормотала я. – И это когда люди мрут от непонятной болезни?!

– Обычай, – вздохнул Тахир, – ничего не поделаешь, приходится уважать…

– Уважать? Да вы что, Тахир?! Это же… это… пир во время чумы[11], вот что это такое!

– Что, простите? – переспросил врач.

– А, забудьте… Надо чтобы они немедленно засунули покойников если не в костер, то хотя бы обратно… где там они их хоронят? Им что, мало смертей? Судя по всему, болезнь заразна, и вы просто обязаны что-нибудь предпринять, слышите?!

– И как вы себе это представляете? – развел руками кашмирец.

Ничего не ответив, я быстро зашагала к хижине, где в прошлый раз брала у больного кровь. В самом деле, как? Если эти люди, вполне современные и даже говорящие на иностранных языках (по крайней мере некоторые из них), настаивают на своих древних верованиях даже в такое время, когда им грозит смертельная опасность, что может поделать один человек, чужак, чье мнение здесь мало что значит?

– Вы просили меня захватить инструменты для люмбальной пункции, – проговорил Тахир, нагоняя меня. – Рискнете делать это в таких условиях?

– А что? – с вызовом развернулась я к нему, уперев руки в бока. – Иван и не такое делал, насколько я понимаю. К тому же что вы предлагаете – отвезти больных в Тану и предоставить вирусу распространяться с бешеной скоростью, чтобы туристы благополучно развозили его по своим странам… Вы слышали об Апокалипсисе?

– Ладно, ладно, делайте что хотите, упрямая вы женщина! Только куда отправлять образцы, ведь Марсель мертв и нет никаких гарантий, что мы сумеем добиться объективного анализа в других местах, которых, замечу, на острове по пальцам пересчитать! Кроме того, у вас нет флюороскопа…[12]

– Подумаешь! – отмахнулась я. – Спинномозговую пункцию брали задолго до того, как стали использовать такую технику!

Я надеялась, что мое заявление звучит убедительно. Разумеется, мне приходилось проводить люмбальную диагностику, однако в отсутствие оборудования – ни разу. Кроме того, я сомневалась, что в клинике Тахира Догры нашлись препараты, способные обеспечить приличное обезболивание, ведь процедура достаточно длительная – это тебе не забор крови! Но выхода не было, а, как говорят у меня на родине, на нет и суда нет!

Я хорошо запомнила дом, в котором брала кровь у тяжелобольного, но засомневалась, подойдя: дверь заколочена, а поблизости никого. Пока я топталась на месте, почувствовала, как кто-то дотронулся до моей ладони. Вздрогнув и глянув вниз, я увидела парнишку, который провожал нас с Андрэ до опушки. Того, который стал свидетелем расстрела Ивана – я сразу его узнала. Мальчик что-то сказал, и стоящий рядом Андрэ перевел:

– Хозяин дома умер. Его жена и сын заболели. Их перевели во временный госпиталь на окраине деревни.

– Ну, слава богу, догадались! – пробормотала я. – Туда всех больных доставляют?

Мальчик закивал после перевода гида.

– Тогда отведи нас! – скомандовала я.

Через пять минут мы оказались перед натянутым на деревянных шестах тентом, сделанным из большого количества лоскутов разного цвета. Под ним располагалось штук двадцать циновок, на которых лежали люди.