– Да что ты смущаешься, миленькая? – хмыкнул он, обнял ее за талию, привлек к себе. – Ты не удивилась, что его грохнули? Так?

Она кивнула, зарываясь в его шею лицом.

– И я не удивился. Только… Только как бы это убийство на меня не захотели повесить!

И он рассказал ей о своем визите к Рыкову. О том, как этот противный серый мужик в сером кабинете задавал ему серые гадкие вопросы, от которых на душе у него становилось так же мерзко и серо.

– Он считает, что у меня нет алиби, представляешь! – закончил Влад со вздохом.

Он, рассказывая ей об этом, все ждал, что она напряжется, отодвинется, замкнется в себе. Одним словом, ждал ее испуга. И сам боялся. Но еще больше боялся, что она начнет щебетать и нежничать, жалея его. Потому что знал: искренности в этом щебете нет и быть не может. Это всего лишь временная передышка, пауза, которую берут, чтобы не засмущаться насмерть.

Но не случилось ни того, ни другого. Соня слушала внимательно, не отодвигалась, не напрягалась. А когда он закончил, она посмотрела на него строго и спросила:

– А у тебя нет алиби?

– Да так… Такое хлипенькое весьма… – Влад покраснел так, что даже кожа на его загривке натянулась. – Тот человек меня вряд ли и запомнил.

Она думала всего лишь мгновение, потом едва слышно ахнула, опалив его полыхавшее лицо своим горячим дыханием, и снова спросила:

– Ты что, был у проститутки?!

– О господи!!! – Он замычал так, будто ему только что без наркоза вскрыли давно и сильно саднящую рану. – Ну почему сразу?.. Ну почему сразу у проститутки, Сонь?! Что ты?.. Ну… Да, ну да, был! Был у проститутки! Осуждаешь?!

Отвернулся от нее, начав искать глазами свои трусы со штанами. Нашлись они под его ногами, валялись кучкой. Хотел уже было взять их в руки и начать одеваться, когда услыхал, как она за его спиной тихонько хихикает.

– Ты что, хихикаешь? – возмутился он, резко поворачиваясь.

Она не хихикала, она просто давилась смехом, тыча в него пальчиком. А второй рукой зажимая себе рот, расползавшийся во все стороны от хохота.

– Бессовестный! Какой же ты бессовестный! – рассмеялась она в полный голос, когда он схватил ее и повалил на диван, подмял ее под себя, снова начав терзать ее жадным своим ртом. – Как не стыдно, фи! Ты покупал любовь, фи! Какой же ты противный, Ковригин! Как не стыдно!

Господи, как же легко-то ему было с ней! Каким незамысловатым, оказывается, и непретензионным может быть ощущение полного счастья. Когда не нужно кичиться своей добродетелью, когда не нужно ничего скрывать, притворяться спящим, бояться в чем-то кому-то отказать. А можно просто взять и наказать бессовестную, смеющуюся над тобой девчонку, небольно шлепнув ее по заду.

– Любовь купить нельзя, дурочка, – шепнул он ей на ухо, когда она, насмеявшись вволю, затихла. – Это не покупается! В этом и с этим можно только жить, дышать. Это, как воздух, не покупается.

– А зачем тогда? – Ее темные глазищи дразнили его и все еще смеялись над ним. – Хотелось профессионалку?

– Честно? – Он попытался вспомнить свой глупый порыв, который стоил теперь ему неприятностей в виде отсутствия алиби.

– Честно!

– А вот просто захотелось, и все…

– А меня? Меня тоже просто захотелось? – Она настороженно затихла под ним, напряглась стрункой, тонкой и звенящей.

– Да… – начал он медленно. – Тебя мне тоже захотелось, но не просто и не на раз. А надолго, может быть, навсегда…

Рыков так и не доехал до Женечки, ни вчера, ни позавчера. Клубнику съел сам, булочки тоже. Обойдется, решил он. Ей фигуру еще беречь и беречь, неизвестно, сколько раз она еще замуж соберется. Ему вот лично не страшно располнеть. Он ведь никому не нужен.

Неутешительность этого вывода настигла его в самый неподходящий момент. Рыков как раз набил рот последней мятной булочкой и поднял бокал с чаем, когда так про себя нехорошо подумал.

А что, он и правда никому не нужен? Ну, не считая матери, конечно, и Ариши. Но, кроме них-то, получается, никому? А почему? Почему так вышло?

Да потому, тут же ответил он сам себе, что он одинокий сорокалетний придурок, живущий иллюзорным ожиданием какого-то грядущего необыкновенного чуда. Ну, вот-вот сейчас, ну, если уж не сегодня, то завтра-то – непременно! Кто-нибудь, как-нибудь возьмет да и полюбит его. А за что? За что его любить-то? За фанатичную преданность выбранному делу? За серую прозу жизни? За скуку бытовую, из-за которой он спешил поскорее упасть в постель и забыться сном, чем попытаться хоть как-то, хоть чем-то ее разбавить.

– Неудачник… – горестно шепнул самому себе Рыков и попытался поймать собственное отражение в здоровенном блестящем холодильнике. – Права была Женька, что ушла от меня.

Надо же, впервые за многие годы жгучей обиды на нее он подумал о ней без неприязни. Она же…

Она же хорошая была, Женечка, и хорошенькая. Он очень любил ее, очень! Правда, незаметно как-то он это делал, получается. Слишком незаметно, раз она смогла бросить его с такой легкостью.

Ей стоило позвонить. Рыков судорожными глотками загнал остатки мятной булочки в желудок, хлебнул из чашки. Взял мобильный телефон, нажал на единичку. Женечка всегда была для него номером один. На двоечке был забит рабочий телефон. Стало быть, работа шла вторым номером. А Женечка всегда думала иначе. Странно!

– Але, я слушаю.

Рыкову сделалось нехорошо от того, каким неожиданно печальным оказался ее голос. Кажется, даже в голосе этом отчетливо слышалась слеза.

– Привет, это я, – произнес он через силу.

– Олег?! Ты?!

Она так изумленно и искренне ахнула, что можно было подумать, звонят ей с того света. Хотя в каком-то роде он для нее – покойник. Все же умерло между ними. И, значит, оба они друг для друга мертвы.

– Я, я, не узнала?

– Нет, голос-то я узнала. Просто номер… Номер твой у меня был не забит, вот я и…

Она неожиданно прикусила язычок, поняв, что проговорилась.

Конечно, в памяти ее телефона не было и быть не могло его номера. Она могла звонить ему на домашний, забыть легкий номер сложно. Могла звонить его матери, сохранив ее номер – под ее именем и отчеством. Но вот объяснить всем своим последовавшим после Рыкова мужьям, кто такой Олег, она бы не смогла никак. Ее же наверняка ревновали, сцены устраивали. Он-то устраивал и ревновал, чем от него могли отличаться другие?

– Мать сказала, что ты хотела со мной о чем-то поговорить, – перешел к делу Олег, быстро сообразив, что уже трех минут общения с ней ему хватило, чтобы вновь начать теребить свое израненное сердце. – Что-то случилось?

– Я? Поговорить? – Женечка делано хохотнула. – Да нет, собственно, я…