И он незаметно от мужчин подмигнул ей. А ей снова хоть плачь. Клуша, значит, деревенская! Ну-ну…

– Да, что да, то да, – зачмокали разом мужики сочувственно. – Сейчас наивных девок мало, конечно, рыси одни. Но таких мало. И их вычисляют, н-да!

– Каких? – Кузьмин уже было поволок ее за локоток к единственному подъезду, но тут вдруг остановился. – Каких, Григорий Михайлович?

Дядька, по виду самый старый их всех, снова поднял взгляд на Дину. Но глазом на соперника по игре косил – а вдруг тот фигуры переставит?

– Таких, как эта, Данил. Хорошая девка, поверь.

– И чем же она хорошая-то, Михалыч? – Кузьмин присвистнул, отступил на шаг и начал рассматривать ее, как товар на сельской ярмарке, только еще пощупать оставалось. – Дылда, она и есть дылда!

– Дурак ты, Данила! – покрутил Григорий Михайлович пальцем у виска, продолжая наблюдать за соперником. – Не туда смотришь, не туда! Глазки у девки хорошие, а в глазках – вся суть их бабьей натуры. Слышь, Андрей, вот эта пешка разве тут стояла, а?! Чего ты моргаешь, чего моргаешь, спрашиваю?!

Разговор был окончен, и Кузьмин поволок ее к подъезду. Там было прохладно, чисто, на подоконнике между вторым и первым этажами гнездились фиалки в ярких пластмассовых горшках. Дверь, к которой подвел ее Данила, блестела яркой охрой. На полу лежал мохнатый серый коврик.

– А… А мы где? – почему-то шепотом спросила Дина, когда Кузьмин достал из кармана штанов ключ и начал отпирать дверь.

– Мы-то? – Он покосился на нее, со вздохом отобрал у девушки громоздкую сумку, втолкнул в прохладную прихожую. – Мы дома, дылда. Дома! Входи, осматривай помещение. Обживайся.

Квартира была двухкомнатной. Большущая кухня с громадным окном и широченным подоконником. Дине тут же захотелось перетащить на этот подоконник все фиалки из подъезда. Больно уж пусто на нем было. Ничего, кроме стопки газет и каких-то бумаг. Старенький пузатый холодильник «Мир» в дальнем углу. Раковина чугунная, выкрашенная той же охрой, что и входная дверь. Обеденный стол, новый, овальный, персон на десять. Правда, стульев вокруг него было всего пять. Стулья тоже были новые с шелковой (!) обивкой. Очень не вязался этот яркий шелк, явно дорогой, с крашеной раковиной и лампочкой, свисавшей на длинном гнутом шнуре с потолка. И с полками посудными этот шелк тоже не вязался. Вот микроволновка, тостер и кофеварка как-то еще с ним соседствовали, а все остальное…

– Миленько, – пробормотала Дина себе под нос и пошла осматривать комнаты.

В гостиной, достаточно просторной и светлой, стояли два посудных шкафа с пустыми полками, в одном серванте, правда, виднелась полупустая бутылка виски и два низких толстостенных стакана. Большой диван с горой ярких подушек. И пять точно таких же, как и в кухне, стульев, выстроившихся вдоль стены.

В спальне было полно мебели, но все какой-то разномастной. Шкаф – дорогой, огромный – темная вишня. Комод рядом с ним – намного светлее и совсем из другой оперы. Два пуфа, оба из разных гарнитуров. Широченная кровать с балдахином (!).

Но главным предметом обстановки в спальне оказался худосочного вида мужичок, раскинувшийся на простынях под балдахином.

– Господи! – ахнула Дина и попятилась, плотно прикрыла дверь и обернулась к Кузьмину, растянувшемуся на диване. – Кто это?!

– Где? – Он лениво приоткрыл один глаз.

– В спальне! Там кто-то спит!

– Кто?

– Мужчина! Весь… такой… – она помахала растопыренными пальцами в воздухе. – Расписной! Он… Он весь в татуировках, Данила!

– Ай! – охнул он притворно и прикрыл рот кончиками пальцев. – Что вы говорите?! Мужчина, в наколках, в моей спальне?! Ужас какой!

– Прекрати идиотничать, – Дина со вздохом опустилась на один из стульев у стены.

В том, что разукрашенный татуировками мужчина, беззаботно почивавший под балдахином, имел уголовное прошлое, она почти не сомневалась. Не к клубу же фанатов какого-нибудь известного рэпера он принадлежит, в конце концов! Там все загорелые, накачанные, с серьгами в ушах. Этот – бледный, лысый, ребра обтянуты кожей; в сатиновых черных трусах и со страшными мозолями на огромных ступнях.

Уголовник! Как пить дать уголовник! Вопрос – что он делает в кровати Кузьмина – оставался открытым. Хотя…

Кому, как не этому расписанному под пасхальное яйцо дяде – она углядела купола с крестами на его боках, – совершать заказные убийства?! Кузьмин поумнел за годы тюрьмы, сам теперь никуда не полезет. Наверняка, да что там – стопроцентно, в койке мирно посапывает тот самый мужик, который и на даче всех убил, и начальника ее тоже грохнул.

Вот попала! Вот она попала, дура!!!

– Кто он, Кузьмин? Убийца, да?!

Дина смотрела на свои ладони с четкими ровными линиями, обещавшими ей когда-то спокойную сытую жизнь с мужем и тремя детьми. Это все ей преподавательница философии «предрекла», когда Дина училась в институте.

Помешана была тетя на хиромантии, совершенствовалась постоянно, что-то изучала, даже на симпозиумы какие-то летала за границу. Интересно, а сегодняшнюю ситуацию она видела на ее ладони или нет? Если видела, почему смолчала? Если нет, то грош цена всем ее изучениям и предсказаниям!

Какая, к черту, спокойная сытая жизнь?! Дина… она же без работы, без жилья, в кошельке пусто, на банковской карте – почти пусто. Какой муж, какие дети? Ее окружение теперь – сплошные уголовники, чье общество вряд ли может обещать ей долгую жизнь.

– Это мой друг, – неожиданно отозвался Кузьмин минут через десять, устал, наверное, изображать сонную негу. – Друг, который помог мне выжить там, куда ты меня отправила посредством своего болтливого языка и куриных мозгов. Ох, дылда… Если бы не он, меня теперь на свете не было бы вообще!

Лучше бы и не было, чуть не ляпнула она. Некому тогда было бы убивать супругов Иванцовых, ее начальника, никто ее не сфотографировал бы – как она склоняется над убитыми, как пытается повернуть тело мертвого Иванцова. Да ничего вообще бы тогда не было! Она бы передала эту чертову коробку из рук в руки и забыла бы на веки вечные и о дачном поселке, и вообще обо всем!

Коробка! Она о ней как-то и забыла совсем. И странное дело: она совсем не помнила – рассказывая свою страшную историю Кузьмину, – обмолвилась она о коробке или нет? Если да, то почему он не заинтересовался этим всерьез? Если нет, то надо молчать и дальше.

– Ты вообще когда-нибудь способен будешь простить меня или нет?

Дина взглянула на него.

Красивый, хорошо тренированный и, можно было бы добавить, довольный жизнью парень, если бы не постоянная настороженность в его взгляде. В этом, надо думать, тоже она виновата? Кузьмин лежал на подушках, разбросав ноги и закинув руки за голову. Он вздрогнул, услышав ее вопрос, но не повернул голову в ее сторону. Продолжал смотреть, не мигая, в потолок.

– Данила, я задала тебе вопрос.