Федор вдруг вспомнил, что днем ему позвонила Галина Васильевна из двадцать второй квартиры и пригласила на пироги с капустой. Он обещался быть, но совершенно забыл. Федор приостановился, чертыхнулся, сунул было руку в карман за мобильным телефоном, но сообразил, что не стоит — часы на площади недавно пробили три. Галина Васильевна не знает Сницара лично, но она прекрасно знала Штольца. И квартиру свою очень любит. Из окон Звягиной не видно, что происходит в ее гостиной… Жаль. Забудь, приказал он себе, версия мертворожденная.

Четыре утра. Ранний рассвет. Ночь пропала, уже не заснуть. Через открытую балконную дверь тянет холодом и сыростью. За окнами август, скоро осень, как поется в одной старой песенке. Ладно, утешает себя Федор, амбал в побрякушках и большеголовый, считай, у нас в кармане. Такие люди бросаются в глаза. И не забыть квартирную хозяйку. Дел непочатый край. Перечеркиваем прежние версии и начинаем все сначала. А жаль.

Мучило его неприятное чувство, что недавно было как в детской игре — горячо, а теперь вдруг стало холодно. Что же он пропускает? А где его знаменитый философский нюх? И Савелий как воды в рот набрал — где озарения? Где нелепые примеры из дамских романов, от которых капитан демонстративно вздыхает, дергает бровями и упирает взгляд в потолок? Почему вокс попули Митрич не доносит до них свеженьких идей своей маменьки?

Он вздрагивает от громких звуков — ожил его мобильник. Смотрит на часы, четверть пятого. Ранняя пташка. Кому это не терпится? Оказалось, Савелию.

— Федя, я тебя не разбудил? — спросил озабоченно Савелий.

Странный вопрос в четыре утра.

— Нет, Савелий, я еще не ложился. Что случилось? — Если Савелий опять о поющей женщине, то он сейчас скажет ему твердо, что… Нет, не скажет.

— Я тоже не могу, — пожаловался Савелий. — Ничего не случилось, я просто…

Он замолкает на долгую минуту. Федор молча ждет, не понукает, а то «собьется настройка», и так довольно слабая.

— Понимаешь, Федя… А если это как с красной машиной? В смысле, на первый взгляд ясно, а потом подводные камни и течения, а?

— О чем ты, Савелий? — терпеливо спрашивает Федор. — Что ясно на первый взгляд? Какие течения, какие камни?

Ему приходит в голову, что Савелий говорит о Черном озере.

— Ну, что не видно из квартиры Звягиной… У тебя же интуиция, ты же мыслитель!

— Не понял, — говорит Федор после паузы.

— А если ты не ошибся, Федя, если их убил один и тот же убийца? Огородникову и Звягину, их обеих. Ты не мог… Если тебе это пришло в голову, то… Я в тебя очень верю! А если все чуть-чуть не так? Мы ведь уже ошиблись насчет парковки… Эрраре хуманум эст, как говорили древние…

— «Мы» — очень великодушно, — отмечает Федор, лопухнулся он один. — Ты думаешь, нужно взглянуть на дело под другим углом?

— Да! — обрадовался Савелий. — Поменять ракурс.

— Я попробую, — говорит Федор. — Спасибо, Савелий. Спасибо и спокойной ночи.

— И еще… — мнется Савелий. — Помнишь, ты когда-то рассказывал про рефлексию? В смысле, поставить себя на место преступника, помнишь?

— Ну и?..

— Вот он пришел ее убить, да? Звягину? Гипотетически.

— Ну и?.. — повторил Федор.

— И он ее там ожидал, да? И выглянул бы в окно и понял, что она не могла его видеть… И тогда бы он ушел. Наверное, это был не наш убийца… В смысле, который Звягину, и Коля, наверное, прав.

— Похоже на то, — сказал Федор.

— А если все-таки он? А? Если это он?

Федор чертыхнулся. Что называется, накликал… Нелепых идей Савелия ему не хватало! В пять утра.

— Обещаю тебе подумать. Мы оба все еще раз обсудим, лады? А теперь постарайся уснуть, Савелий. — Совет идиотский, как будто это от нас зависит! Тем более полнолуние и прилив сил. Луна вон до сих пор висит в побледневшем небе. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Федя!

Он все-таки прилег, решив, что пара часов у него есть. Засыпая, вспомнил Савелия с его странными вопросами и озарениями… Хотя никаких озарений не было. Или были? Под каким другим углом? Что значит «под другим углом»? И при чем тут рефлексия? Что он имел в виду? Что его мучит? И почему спросил: «А если это все-таки он»? Доказал, как дважды два, что не мог, и тут же спросил, а если все-таки он? Путаник! Попытаемся вернуться к его словесам на свежую голову. А сейчас — спать, спать, спать…

Ему приснилась женщина, стоящая в проходе театра. Ряды кресел, но людей не видно. Она смотрит на ярко освещенную сцену, идет какая-то пьеса: мужчина и женщина ссорятся, женщина бьет мужчину по лицу, он ее отталкивает, она падает… Женщина в проходе стоит застывшим соляным столбом, мужчина смотрит на нее, глаза их встречаются… Они неподвижно стоят и смотрят…

Федор думает, что сон почему-то необходимо запомнить, так как он меняет угол, ракурс, прав Савелий, потому что он вещий, но картинка уже размывается, блекнет и превращается в дым. Сцена пуста, софиты меркнут, и Федор погружается в глубокий сон.

— Как она? — спросил Сницар.

— Сейчас спит, — сказала сестричка. — А вообще плохо, она буйная, ее нужно…

— Спасибо, Лена, идите.

Он присел на край кровати.

Нина спала. Ее осунувшееся лицо было бледным, под глазами залегли глубокие тени. Исцарапанные, в синяках, руки лежали поверх одеяла. Что с ней? Кардиология неподходящее для нее место, но отправить ее в психушку он не решился. Что же с ней случилось? Ведьма наложила порчу? Он невесело улыбнулся. У нее проблемы, у него проблемы, и неясно, что будет завтра. Все пошло не так, закрутилась нелепая история, и у него было чувство, что его привычный мир рушится. Они нашли Леру… Через два года. Он был потрясен! Она продолжала осложнять ему жизнь даже сейчас! Красивая, жизнерадостная, скандальная… И мертвая. Из-за того, что лето было жаркое и сухое, сказал тот, что приходил первым. Сухое лето… Нелепица! А второй, капитан Астахов, сверлил подозрительным взглядом и не верил ни единому его слову. Первый, пижонистый красавчик, играл интеллигента и гуманиста. Такие еще хуже, чем просто фельдфебель, от него не ждешь подвоха, а такие лощеные — именно они устраивают провокации. Классика: добрый следователь, злой следователь. Оба одним миром мазаны, как говорит Штольц. Старый добрый друг, рассказать бы ему все… Часто звонит, говорит, что скучает, зовет в гости. Сницар обещает. Сейчас он висит в воздухе, и неизвестно, что подкинет ему завтрашний день. Завтра они вычислят женщину из башни… Черт! Все посыпалось! Они придут снова — добрый и злой. Добрый будет смотреть сочувственно, уговаривать признаться, а злой… Удивительно, что его не задержали… Позвонить Паше Рыдаеву разве? Пашка вытащит. Мэтр Рыдаев был самый опытный и самый бессовестный городской адвокат с репутацией Джека Потрошителя. Все знали: выпотрошит, но отмажет. Он ухмыльнулся невесело. Или не делать пока лишних телодвижений? Целых два года! Нелепость. Почему именно сейчас? Лерка… Дурацкая его любовь, вспыхнула как факел и так же быстро угасла. Да что у них есть на него? Что у них может быть? Ни малейших улик, потому и не задержали. Ничего ровным счетом они не накопали. Ни-че-го. Потому заявились сюда, а не вызвали к себе. Так что успокойся, не суетись, приказал он себе.