менее удобно было ему самому составлять документы для себя. Впрочем, и нотариусы соседних населенных пунктов — Кьери, Камбьяно, Вилластеллоне, Черезоле, Пойрино, Турина и Монкальери — ничего не сообщают о его деятельности. Из-за неопределенного административного статуса Сантены ее собственные официальные документы отсутствуют. Наконец, в архивах знатных семейств также нет соответствующих сведений. Сыграли ли свою роль юридические аспекты или уничтожение основных свидетельств стало результатом целенаправленных усилий, но мы должны основывать свою оценку административных способностей Джулио Чезаре Кьезы преимущественно на общем впечатлении и на достигнутых им результатах. Вот что нам известно о его действиях или по крайней мере о том, что происходило в период, наступивший после его назначения.

Во-первых, прекращаются пререкания между Кьери и Сантеной: последняя как бы исчезает, она не платит городу регулярных налогов, и ее жители редко попадают в городские реестры — по налогу на соль или на что-то еще, — и это уже не обсуждается на заседаниях муниципального совета. Кьезе довольно быстро удается утвердить власть консорциума знати и тем самым закрепить пространственные рамки своих полномочий судьи и подеста на территории, значительно превышающей расстояние от моста до моста в одном селении, поскольку при возобновлении спора о юрисдикции его судебные решения приводятся в доказательство распространения этой власти — если не де-юре, то де-факто — на всю территорию Сантены. Ордеры на арест и приговоры затрагивают преступления, нанесение увечий и убийства и в отдельных хозяйствах, и в сельской местности, в Тетти-Агостини, в Понтичелли, в Сан-Сальвá, в Тетти-Джирó.

Во-вторых, синьоры из консорциума, по-видимому, сохраняют единодушие на всем протяжении деятельности Кьезы и утрачивают его только в последнее десятилетие века, после смерти Джулио Чезаре. Прежде никакие ссоры из‐за наследства или разграничения полей и пастбищ не мешали консорциуму осуществлять жесткий коллективный контроль над крестьянами, которые все эти годы, как мы видели, не имели права принимать пастухов, перегонявших стада овец.

В течение более сорока лет не слышно о протестах со стороны сантенских крестьян-собственников: похоже, что выступление двадцати глав семейств в 1643 г. закончилось ничем, но после смерти Джулио Чезаре ситуация снова резко обострилась.

Не менее значительным успехом стало получение его сыном Джован Баттистой места приходского священника: это положение открывало доступ к моральному контролю сообщества, приходских братств, которые были способны гасить деревенские конфликты; но также и к материальному контролю подаяний, имущества церкви и приората, не говоря о важнейших для местного общества вопросах, связанных с погребениями и заупокойными службами, венчаниями и крещениями. В общем, похоже, что отсутствие каких-либо свидетельств о местных конфликтах подтверждает, что наступил период покоя и стабильности, нарушившейся после того, как смерть Джулио Чезаре c его способностями политического руководителя вернула к жизни проблемы, долгое время находившиеся под спудом, но так и не решенные. И как раз в конце столетия, когда современники вспоминают Кьезу с печалью, восхищением, уважением, мы получаем последнее подтверждение его более чем сорокалетней успешной деятельности, о которой не осталось других свидетельств.

6. Незадолго до своего ухода со сцены Джулио Чезаре был вызван в суд. Этот эпизод символически выражает его понимание власти. Ему надлежало подтвердить налоговый иммунитет семей, растящих не менее двенадцати детей; для этого требовалось присутствие подеста и чиновника, направляемого Сенатом по случаю рождения двенадцатого ребенка. Однако в случае с Сантеной дело обстояло иначе: Джулио Чезаре перед 1677 г. объявил о наличии трех таких семей, но подтверждения со стороны присылаемых извне чиновников не приходило. Возможно, он воспользовался неопределенностью правового положения Сантены и, соответственно, своих полномочий в качестве подеста, а возможно, правила проверки не были едиными и всеобщими, так что никто не прибыл в Сантену из Турина, дабы удостоверить заявления подеста. Тем не менее 13 апреля 1677 г. туринский Сенат приступил к расследованию: отсутствовали сертификаты утверждения герцогских патентов, наделявших налоговым иммунитетом три сантенских семейства и еще четыре фамилии из Кьери; они были запрошены у заинтересованных лиц. История оказалась долгой, и еще через двенадцать лет, 19 сентября 1689 г., уполномоченный следователь заявлял, что «они и не подумали подчиниться»[128]. О ком шла речь? Прежде всего о семействе Тана, представители которого сначала не явились в Сенат лично и не прислали доверенных лиц, хотя они действительно имели льготы и исправные патенты. Двенадцать детей Федерико, четырнадцать детей Лелио и двенадцать детей Карло Эмануэле были зарегистрированы и признаны по всем правилам, а аллодиальные земли рода Тана официально освобождены от налогов и других обременений. Но, вероятно, именно этот факт побудил Джулио Чезаре к юридическому ухищрению, свидетельствующему о его почти маниакальной тяге к симметризации и обману: он объявил тремя семьями, обладающими льготами в силу наличия двенадцати детей, свою (где было всего пять отпрысков), графа Луиджи Антонио Бенсо Сантены, у которого было тоже пятеро, и кавалера дона Чезаре Амедео Брольи, имевшего двоих детей: всего как раз двенадцать. В рамках стратегии согласия и равенства внутри консорциума к небольшим, но могущественным семействам помимо Тана он прибавил собственную, наделив ее символической привилегией — конечно, не потому, что выплата податей стала бы для него обременительной (мы видели, что земли у него почти не было), но в качестве виртуозной демонстрации власти, символического участия в дерзком нарушении правил, которое сближало его, как ему, вероятно, казалось, с аристократическими фамилиями, свободными от фискальных притязаний государства, и избавляло, наряду с отказом от владения землей, от статуса крестьянина, привязанного к собственности, платившего налоги государству и феодальную дань синьорам. Трудно определить с большей точностью мотив, побудивший Кьезу к такого рода демонстрации власти, независимой от законов герцогства, но медлительным сенатским чиновникам вся эта история должна была казаться поразительной именно в силу сцепления совпадений и симметрий: возможно ли, чтобы в Сантене имели льготу только крупнейшие феодалы и подеста? Поэтому в августе 1689 г. все эти люди были призваны дать отчет в своих действиях, и в конце концов все предстали перед Сенатом — лично или через поверенных. Единственным, кто не отправился защищаться, был именно Джулио Чезаре Кьеза, то ли потому, что он уже страдал от болезни, погубившей его несколько месяцев спустя, то ли из опасений ареста. После первого вызова дело застопорилось: в 1690 г. грянула война с Францией, и в Пьемонт нахлынули войска.

Смерть Джулио Чезаре, нотариуса и подеста Сантены, была зарегистрирована его сыном Джован Баттистой в приходской «Книге мертвых» (Liber mortuorum) 4 ноября 1690 г.; усопшему было семьдесят два года[129]. Видимо, его дом оказался переполнен множеством бумаг, собиравшихся им в качестве судьи, подеста, нотариуса, нотабля и представителя власти. Предстояло установить границы его юридических полномочий при возобновлении