пришлось прибегнуть к более грубому средству измерения, которое зависит от слишком большого количества переменных, чтобы его можно было истолковать однозначно, и которое основывается на несовершенных данных. Тем не менее это серийный показатель, по всей видимости более или менее пригодный для изучения развития цикла: я имею в виду продажи земли, относительно которых в нотариальных актах всегда указывалось, произошла ли оплата к моменту сделки или деньги выплачивались в момент ее совершения (или даже позднее). Таким образом, речь идет не о суммарной стоимости сделок и не об общей площади земли, переходившей из рук в руки, для чего потребовалось бы больше данных или сведений о нотариусах, которые нам недоступны и не позволяют наметить тренд. Впрочем, сам способ функционирования рынка, обсуждавшийся в третьей главе, указывает на обманчивый характер рыночных сделок, если воспринимать их буквально. Избранный мною показатель представляется мне более значимым и более соответствующим логике общинного рынка, поскольку он исходит из предположения, что жители Сантены всячески пытались избежать продажи, отдалить ее, замедлить: анализ способа оплаты позволяет отграничить более или менее добровольные продажи (при которых оплата происходит в момент уступки) от вынужденных (вытекающих из имеющегося долга и участившихся в кризисное время). Временнóе соотношение между выплаченной суммой и переходом земельной собственности указывает на наличие прежней задолженности, при этом продажа является лишь неизбежным заключительным актом, наступавшим при чрезмерном росте долга, нотариальным заверением утраченной надежды вернуть (или получить обратно) ранее выплаченные (или одолженные) деньги или имущество. Из самих текстов актов ясно следует, что к продаже понуждает долг.

Таблица 5. Деньги, выплаченные до заключения контракта на продажу земли (расхождения в процентах от среднего)

График VI. Деньги, выплаченные до заключения контракта на продажу земли (расхождения в процентах от среднего)

Несомненно, следует учитывать запаздывания в нотариальной регистрации и тысячу других причин, способных привести к тому, что оплата предшествовала переходу собственности. Тем не менее результат представляется мне весьма значимым: он подводит итоги за три года (именно для того, чтобы обойти неопределенность при регистрации перехода собственности) в приведенных здесь таблицах, показывающих количественное расхождение со средней величиной за весь период в процентах контрактов на продажу, в которых оплата производилась в момент заключения сделки, по отношению к общему числу контрактов (средняя величина составляет 56,4 % применительно к денежной стоимости передаваемого имущества, 54,2 % применительно к площади и 51,3 % применительно к количеству сделок). Расхождение положительно, если процент продаж с непосредственной оплатой выше среднего, и отрицательно, если он ниже среднего, то есть если число продаж, относящихся к предшествующей оплате, возрастает.

среднее за весь период

Итак, если в среднем менее половины уступок имущества делалось в счет прежней задолженности, то за два периода число продаж, вызванных накоплением неоплатного долга, особенно велико: это «скудный» период 1679–1681 гг. (прежде всего 1679–1680) и военные годы, с 1691 по 1696‐й, с драматической кульминацией в 1691–1693 гг., когда целых 71,4 % стоимости проданной земли составляют суммы, полученные продавцом за неопределенное время, предшествующее составлению нотариального акта, санкционирующего переход собственности[141].

Впрочем, многие случаи самоочевидны, и уже тот факт, что документы о продаже содержат объяснение ее мотивов, говорит о желании оправдать рыночное поведение, которое еще не приобрело полной экономической обезличенности. Продажи совершаются «по причине идущей войны и трудных времен» (1693) или для того, чтобы «вложить эти деньги в благоустройство и ремонт дома в связи с пожаром, устроенным в 1691 г. французскими солдатами, стоявшими здесь на постое» (1695), а также потому, что «6 малых детей на иждивении остались без хлеба, вина, денег и вообще лишены всего и не знают, чем пропитаться… из‐за великой нужды и нехватки продовольствия в наших краях» (1679). Впрочем, чаще всего объяснением служит желание избежать конфискации за долги или заплатить за уже полученную провизию.

3. Многое изменилось в Сантене после смерти подеста и за время войны, и прежде всего в отношении сплоченности консорциума знати. В некоторых важных аспектах логика поведения нобилей отличалась от логики поведения местных нотаблей, и не только в силу разницы в размерах наследия, престиже, общественном положении, которые трудно подсчитать, но и благодаря величине пространства, в котором применялась их стратегия. Сантена была для них своего рода глубоким тылом, ассоциирующимся с родовым титулом, со старинной инфеодацией, как посредственная пешка на огромной шахматной доске, где можно было и требовалось тягаться с туринским двором на поле европейской политики в вопросах войны, дипломатии, церковных карьер. Тана и Бенсо принадлежали к влиятельной и древней знати. Прежде всего, именно Тана играли исключительную роль на протяжении веков — в соборе Кьери находился алтарный образ[142], заказанный ими для прославления рыцаря из их рода, убитого турками. В их доме было много изображений св. Алоизия Гонзаги, потому что они выдали свою родственницу за одного из Гонзага, и результатом этого союза стало появление на свет одного из величайших святых Контрреформы[143]. Таким образом, свои обязательства по отношению к Сантене они соизмеряли с более общей стратегией: защитой церкви, общением с издольщиками, участием в процессиях, посещением прихода, чтобы, войдя через предназначенные только для них двери, помолиться, сидя на фамильных скамьях, похоронами на родине — все это составные элементы их образа, для которого требовался мирный тыл, где следовало гасить скандалы и не выносить сор из избы даже на ассамблее знати Кьери или Турина, чья географическая близость не устраняла социальной и культурной отдаленности крестьянского селения. Это были два противоположных мировоззрения, поскольку жизнь и карьера местных нотаблей, в отличие от дворян, разворачивались исключительно на локальном уровне: в центре их престижа, их иерархии, их стратегий находилась Сантена, и оставить ее пределы рисковали лишь немногие смельчаки. Как следствие, неудачи одного феодала отражались на Сантене таким образом, что напрямую им невозможно было противостоять, но протекция, ощущавшаяся как нечто неизменное, как прочная основа семейной политики, могла изменить судьбу человека за несколько мгновений.

Именно это ожидало в будущем Джован Баттисту Кьезу: в то время как он надеялся выступить в роли преемника своего отца в местной социальной иерархии под надежным крылом семьи Тана, курсируя между ризницей и феодальным замком, его покровители разыгрывали тяжелую партию вдали от Пьемонта в момент, когда Витторио Амедео II не мог допустить крамолы среди знати ввиду разорительного столкновения с Францией. Война, которая требовала недвусмысленного выбора, неожиданно ограничила их возможности странствовать по европейским дворам в поисках славы и для накопления опыта. Многие пьемонтские аристократы встали «под знамена французского короля вопреки