– И в Дубки не попадем?

– Равно и в Дубки.

В пустых расспросах холопа истратилось время на поездку к терему протопопа Успенского собора, и не успел Хотен подготовиться к беседе с митрополитом.

Отец митрополит Клим встретил приход Хотена с неудовольствием. Неудовольствие его относилось, впрочем, не к приходу емца, а к самому Хотену. Хотен сотворил молитву по чину, подошел под благословение, и митрополит благословил его, нехотя и небрежно.

– Что – лишил жизни человека, а теперь ко мне? – осведомился.

– Так ты, господине отче, подумал, что я еще и вешал? Великий князь оказал эту честь мечнику Суме. А мне сия казнь тоже не по нраву, – со всею искренностью ответил Хотен. – Мне бы лучше, если б испытал сей мой лютый враг то же, что я перенес по его милости, когда приказал он меня убить. Пусть бы пробили бедро стрелою, чтобы повалялся в беспамятстве, то ли жив, то ли мертв, а потом чтобы заснуть не мог от боли. Как в Библии: «Око за око».

– Сие в Ветхом Завете, чадо, а его книги надобно еще научиться правильно читать. Иисус же нам другую, кроткую заповедь оставил… Да ты и сам знаешь, где «подставь и вторую щеку».

– Вот только где был бы сейчас наш великий князь, если бы только тем и занимался, что подставлял врагам еще и вторую щеку? Боюсь, что и Евангелие надобно читать с разумением… Ох, прости меня, господине отче, не сдержал грешного языка…

– Дождешься, что вырвут его у тебя раскаленным железом! Люди впадают в еретичество не только от чрезмерной начитанности, что всем книжникам есть вечная волчья яма, но и от наглости словесной, проистекающей от невежества. Заруби сие себе на носу!

Хотен, прекрасно уразумевший, какой именно род еретичества угрожает ему, промолчал и поклонился.

– Ладно уж. Не тот ты человек, емец, он же и боярин, с коим мне пристало обсуждать вещи богословские. Не тот, и гневаться на твои глупые речи мне не к лицу, нет… Ты есть сыщик, а мне приказано помочь тебе нечто разыскать. Так вот, скажу тебе, не скрывая законной и простительной гордости остротою разума своего, что прочел я, грешный, тайное послание великого князя Владимира Мономаха. Желаешь ли ты сразу услышать сие послание, или любопытно тебе, как спрятано было оно в привезенной тобою книге?

– Конечно же, слов нет, до чего мне любопытно! – взвился Хотен. – Прошу тебя, господине отче, расскажи, как нашел – ведь и я пытался вычесть между строк, да куда уж мне! Точно, что со свиным рылом – и в калашный ряд!

Митрополит явно смягчился. Он поднялся с седалища своего и принялся перебирать книги, наваленные грудой у него на столе, на полке и на полу. При этом напевал отец Клим весело тропарь «Избранный воеводо…» и проявлял, на взгляд Хотена, поистине ангельское терпение. Наконец, прервав пение, он с победным кличем поднял с полу знакомую емцу рукопись, и тот ревниво покосился, пеняя на себя, что в бешеной скачке так и не присмотрелся к ней, как собирался…

– Ты и не смог бы догадаться… Ох! – митрополит с кряхтеньем разогнул спину, вернулся на свое седалище и любовно погладил книжку по верхней доске переплета. – И лучший, чем ты, разумник не смог бы, ибо тайна прикровенно хранилась, как я сразу же о том догадался, именно в сей рукописи, а ты усердно читал мой список. И не в переплете, как ты догадывался, а в письменах… Что там за шум?

– Полагаю, господине отче, – почтительно ответствовал Хотен, – сие приставленный мною к твоим дверям оруженосец мой не пускает к тебе келейника твоего. «Тайну цареву добро есть хранити». Дело, нам с тобою великим князем порученное, слишком тайное и важное, чтобы я допустил к нему лишние уши – пусть и твоего верного и благочестивого келейника.

– Благочестивого, как же, – пробурчал митрополит. – А келейник обязан в сей час мое питье принести, как заведено у меня. Апостол Павел советует употреблять вино понемногу, только для подкрепления сил. Не подпускаешь моего дурака к моей же двери, из государственной целесообразности исходя, – ладно, я не ропщу, только в сем случае сам питье принеси.

Когда возвратился Хотен с кувшином и памятными ему кубками простого стекла, отец Клим как раз расчищал для них место на столе.

– Прямо так и чувствуешь, как силы укрепляются! – заявил митрополит, сделав добрый глоток. – Итак, о том, как разгадал я загадку, заданную нам мудрым Мономахом. Известно ли тебе…

– Прости, что осмеливаюсь перебить тебя, господине отче, но как ты догадался, что я усердно читал твой список?

– Гм. Когда приступаешь к чтению светской книги, помолиться, пожалуй, полезно – точно так же, как перед чтением церковной, да… А я установил бы другое правило: перед тем как разгибаешь книгу, особенно чужую, отмой свои руки от грязи. Итак, что тебе ведомо о надстрочных знаках?

– То же, что и всяком русичу, учившемуся чтению и письму. Да только читать и писать по-русски можно и без всех этих оксий, посему такие знаки первыми вылетают из головы после обучения.

– Хорошо, я напомню, – кивнул головой отец Клим и, не глядя, ощупью извлек из груды книг на скамье нужную, отстегнул застежки, разогнул. – Вот, не читай, просто рассмотри знаки над строкой. Теперь вспомнил?

– Да, придыхание острое, придыхание легкое, оксия в конце слова и оксия в середине… Все едино они без надобности, господине отче, сии значки.

– Согласен, что придыханий в славянском языке нет, а вот ударения полезны. Да что я, грешный, за тобою глупости повторяю? Коль имеются придыхания в славянском Святом Письме, то им и быть должно! Впрочем, ты меня опять сердишь напрасно… Итак, как только дошли у меня руки до привезенной тобой рукописи, я ее тщательно перечитал – и ничего нового не вычитал! Хоть ты плачь! Думаю, посмотрю еще после обеда и, если ничего не найду, начну переплет кромсать. Вернулся с обедни, прилег отдохнуть и в сне тонком услыхал словно бы некий голос: «Клименте, рабе ленивый, вспомни, что в рукописи неправильным было!» Я очнулся и думаю: ведь там же русская речь, не славянская, там много чего неправильно… И вдруг будто ударило меня: а там же некоторые придыхания ошибочно расставлены! Я за рукопись, давай выписывать буквы, над которыми в словах придыхания стоят не по правилам – и получилось. Потом присмотрелся: а ведь и написаны ненужные, добавочные придыхания после того, как все Мономахово поучение было переписано – чернила иные, потемнее. И стало быть, сии значки самого славного князя, Мономаховой руки.

Поднял руку Хотен, чтобы сдвинуть шапку на затылок и почесать в голове, да только шапки на голове не оказалось. Вскочил, отворил дверь и прорычал:

– Хмырь, сам отползи от двери на три шага!

Потом повернулся к отцу митрополиту:

– Господине отче! Великий князь приказал мне запомнить наизусть то, что поведано в книге, а после того, если ты записал поведанное, запись сжечь. Знать поведанное повелел только нам с тобою, господине отче. Сам же узнать не желает – и не понять мне, почему.