– Если мы добудем тебе эту кость, – сказал я, – и принесем склянку амбро, ты сможешь перезапустить экспульсататор?

– Мне это все не нравится. Совсем не нравится, – пробормотал Клаус, и на лбу его выступила испарина. Вытащив из кармана куртки какую-то грязную тряпку, он вытер пот. – Расскажите мне, зачем он вам нужен.

Я посмотрел на Нур. Этот вопрос явно был ей не по душе, но я все равно сказал:

– Твоя очередь.

– Однажды он уже спас нам жизнь, – сказала Нур. – Наши друзья считают, что он может еще раз понадобиться для того же.

– Нур – это наш ключ к спасению, Клаус, – вполголоса добавил Миллард. – Без нее, скорее всего, не удастся остановить Каула. Так что если случится самое страшное и он прорвется через защиту имбрин…

– Вам понадобится аварийный выход, – закончил за него Клаус, и даже его громоподобный голос в этот миг упал почти до шепота. – Приносите кость и амбро, и я сделаю все, что в моих силах. Но имейте в виду, – он предостерегающе наставил на нас кривой палец, – я не даю гарантий! До сегодняшнего дня я ни разу не держал в руках настоящего экспульсататора, а на повторное употребление эти штуки, как вы знаете, не рассчитаны. Он может просто взорваться и разнести вам головы.

– Если это в принципе возможно, то у тебя все получится, Клаус, – сказал Миллард. – Ты в этих делах лучший.

Часовщик усмехнулся.

– Ну, где там твоя рука, парень?

Рукав Милларда поднялся навстречу его протянутой руке. Со стороны выглядело так, словно Клаус трясет в воздухе согнутой ладонью. Покончив с этим, он наклонился, пошарил под верстаком и достал бутылку с какой-то мутной жижей.

– Ну что, на посошок?

– Нет, спасибо, – отказался Миллард. – Нам сегодня еще понадобятся мозги.

По лицу Нур скользнула тень какого-то неясного страха.

– А я, пожалуй, выпью глоточек.

Клаус плеснул ей в кружку добавки.

– Ты уверена? – спросил я ее на ухо.

Но тут с верстака донесся протяжный медный звон, и затейливые часы с кукушкой принялись отбивать очередной час – как видно, они сильно отставали. Распахнулась дверца, но вместо кукушки из часов выехала площадка с двумя фигурками: палачом в черном балахоне и коленопреклоненной жертвой. С каждым ударом часов палач опускал топор, и голова казнимого, приспособленная к телу на петлях, отваливалась, открывая дырку в шее, из которой тут же выскакивал на пружине «фонтанчик» красного войлока. Сцена казни повторилась десять раз кряду. За это время Нур допила виски, скорчила рожу и хлопнула кружкой о верстак.

Я начинал за нее беспокоиться. Пока мы торопливо шагали по сумрачным улицам на окраине Акра, Нур не произнесла и двух слов. Возможно, причиной было это кустарное пойло, но я подозревал, что на самом деле она слишком ушла в себя и потерялась в мыслях о том, что нам предстояло сделать. Как вообще можно спросить человека, готов ли он увидеть, как воскресят кого-то, кого он любил, но давно потерял? «Мягко, но решительно», – ответил я на собственный вопрос.

Когда мы пробирались через полузатопленный участок, где мостовая была частично разобрана и усеяна всякой мокрой дрянью из канавы, Нур споткнулась. Я подхватил ее под руку и не дал упасть.

– Шлепнешься носом в эту гадость – наверняка подхватишь плотоядную сыпь, – предупредил я.

– Еще один день в раю, – отозвалась она с невеселым смешком.

– Ты точно готова? – спросил я, все еще держа ее за руку. – Имей в виду, когда Енох берется за это дело, может выйти очень… в общем, некрасиво.

Я подумал о Викторе, бедном покойном брате Бронвин. И о Мартине, смотрителе музея на Кэрнхолме, которого искалечили до неузнаваемости, но после манипуляций Еноха он все равно ненадолго ожил и даже читал стихи. Эти сцены до сих пор возвращались ко мне во снах.

Нур пожала плечами:

– Ее убили у меня на глазах. Что может быть хуже?

– Никогда не знаешь заранее.

Минуту-другую мы шли молча, а потом она тихонько спросила:

– А ты никогда не мечтал еще раз поговорить со своим дедушкой?

– Что, с помощью Еноха?

– Нет, ну… неважно. Каким угодно способом.

– Когда я только попал в странный мир, я некоторое время только об этом и думал. Мне хотелось знать, что он думает обо всем, что со мной происходит. Я хотел рассказать ему, чем я теперь занимаюсь, показать, кем я становлюсь. Я думал, что он бы…

– Гордился тобой, – подхватила Нур.

Я кивнул, немного смутившись.

А она только крепче взяла меня под руку и сказала:

– Совершенно точно. Никаких сомнений.

– Спасибо. Надеюсь, что так.

Внезапно меня захлестнула волна эмоций. Я до сих пор скучал по деду, хотя тоска за эти месяцы притупилась. Но от некоторых воспоминаний острая боль в душе вспыхивала опять – мгновенно и почти нестерпимо.

Я сделал глубокий вдох. Нур прижалась ко мне боком, и мы вдвоем перемахнули через большую лужу. И тотчас на смену боли пришла всепоглощающая благодарность. Этой девушке хватало пары слов, чтобы пробудить во мне такие глубокие, такие мощные чувства! А все потому, что я не сомневался: она говорит искренне. Она никогда не врала мне, никогда не притворялась – ни на секунду. Ей можно было доверять. И сама она была доверчивой – но не наивной. Вот и еще две строки в списке того, что я люблю в ней, – длиннющем списке, который продолжал расти день за днем.

– Но, в конце концов, – произнес я, собравшись с силами, – настал момент, и я понял: больше я в этом не нуждаюсь. По крайней мере, не так сильно. Важнее стало не то, что он бы обо мне подумал, а то, что я сам думаю о себе. Так что да, я очень по нему скучаю, но все-таки… пусть все остается как есть.

– А мне от Ви ничего такого и не было нужно, – сказала Нур. – Я много лет думала, что она умерла, и слишком злилась на нее за это. Но если бы я тогда узнала правду, я бы сломалась.

– И все-таки, мне кажется, лучше тебе при этом не присутствовать.

– Нет. Я должна это видеть.

– Почему?

– А что, если это будет не просто марионетка Еноха? Вдруг какая-то ее частица вернется по-настоящему? Какая-то искорка?

– Не будет никакой искорки, Нур, – сказал я, а про себя подумал, что это, скорее, похоже на сцену из фильма ужасов. – Или ты хочешь, чтобы эта картина осталась в памяти до конца твоих дней? Хочешь запомнить Ви такой, какой она… пробудится?

Нур отпустила мою руку и на мгновение погрузилась в себя.

– А что, если она… испугается?

– Испугается?

– А ты бы на ее месте не испугался?

– Да она даже не будет знать, что с ней происходит!

Я пожалел, что Миллард не может сейчас вмешаться и поддержать меня. Но наш невидимый друг был слишком тактичен: сообразив, что у нас личный разговор, он убежал шагов на десять вперед.