После этих слов в магазин вошел Орехов. Женщины застыли, Ада напряглась, сердце дрогнуло в груди, подскочило к горлу и ухнуло вниз. Она зажмурилась на секунду, но когда раздался дикий смех, как у умалишенного орангутанга, ей сразу захотелось его убить.

Всю дорогу – естественно, обратную, до дома – он ее подкалывал, сыпал разного рода шуточки. Ну ничего, решила Галич и залезла в огромный шкаф-купе, рассматривая в нем вещи. Там нашлись даже женские леггинсы и однотонная светлая футболка, спасибо, что не в обтяжку. Ничего, она ему отомстит еще и смеяться будет так же.

Переодевшись, оглядев себя в зеркало и оставшись довольной, Ада решила сжечь халат, но сперва сделать один звонок. Хорошо, что телефон она зарядила, и деньги на счету не закончились.

(Говорят на французском)

– Алло, Жерар, добрый день, дорогой. Алло… Жерар, ты меня слышишь?

– Ада, господи, я не верю своим ушам! Как ты, все хорошо? Я звонил несколько раз, ты не отвечала.

– Жерар, послушай, у меня серьезный вопрос.

– Да, дорогая, для тебя все что угодно.

– Если ты на самом деле можешь сделать для меня все что угодно, тогда приезжай и спаси свою даму сердца.

– Приехать? Куда?

– В Россию и немедленно. Меня обокрали, нет документов, нет денег. Одна надежда на тебя, Жерар.

В трубке раздался грохот, словно кто-то или что-то упало, Ада надеялась, что это не Жерар. Ей нужен благородный Атос, чтобы показать наглому Портосу, что за честь миледи есть кому заступиться.

– Жерар! Жерар, ты еще здесь?

– Да, да, я здесь.

– Адрес напишу в сообщении. И знай, я очень, очень соскучилась. Целую.

Аделина отключилась, спустя полминуты подумала, что зря она это все затеяла, Жерар не оторвет свою задницу и не приедет ее спасать, тем не менее сообщение все-таки отправила. Но если оторвет и сделает это быстро, то ждать все равно придется минимум сутки. Хотя это Россия, здесь все непредсказуемо.

То пятница, то выходные, то еще какая отговорка.

Глава 27

Дело шло к вечеру, а Канарейкина так и не выходила из спальни. Заперлась там и сидела вот уже несколько часов.

Геннадий снова начинал нервничать.

Вообще, он заметил, что рядом с этой женщиной он нервничает постоянно. То из-за того, что он его не узнала, а потом ушла, то из-за того, что отшила после секса и снова ушла. После приезда в деревню и секс-марафона снова ушла. А Орехов бежит ее искать каждый раз, в любом из этих случаев. Он бежит и ищет ее, волнуется, переживает.

И все это тоже заставляло его нервничать.

Орехов никогда, ни при каких обстоятельствах не бегал за женщинами.

За женщинами, девушками, девицами, девчулями, дамами, даже мадемуазелями. Ни в каком возрасте, даже тогда, молодым юношей, он не побежал за Канарейкиной, не стал спрашивать у нее, почему она так подло поступила? Бросила, не сказав ни слова, уехала в столицу, разбив сердце.

У него была гордость.

И Орехов знал значение этого слова.

Может быть, она по прошествии прожитых лет испаряется, истончается, делается прозрачнее? Нет, гордость была у него всегда, даже сейчас. Орехов любил и умел добиваться женщин без ущерба для собственного эго. Он добивался их изящно, иногда пошло, нагло, нахрапом, но все равно считал, что красиво.

А когда добивался, ставил на борт своего секс-истребителя любви очередную звезду и терял интерес. Но ни одна из этих девушек, девиц, девчуль, дам, даже мадемуазелей не отшивала его. О, нет, вот тут вышла осечка, как раз одна мадемуазель отшила.

С возвращением Канарейкиной все пошло не так, и прежний уклад жизни стал уже не таким актуальным, что ли. Больше не интересовали посторонние женщины, девицы и девчули.

Ему хотелось разгадать эту женщину. Всего одну.

Нет, ту Аделину Канарейкину Генка Орехов знал вдоль и поперек. Взбалмошная, упрямая, своенравная, она была такая, но сейчас данные определения стали более ядовитей, концентрированней, что ли.

За то время, что Канарейкина не выходила из комнаты, Орехов ее звал, даже уговаривал, даже спрашивал, все ли у нее хорошо и в порядке ли она. Ну, мало ли какой может быть у женщины стресс после потери лабутенов и фирменного брючного костюма?

Может, сказался перенесенный шок от вида себя в веселом халатике и калошах, хотя Орехову этот образ очень понравился, Ада была в нем такая сексуальная, даже аппетитная. Такая местная, вся в доску своя баба, которую вот запросто можно прижать к стеночке, задрать халатик, и там уже, как говорится, попутным ветром в любую гавань.

Ну, нет, конечно, такие женщины не предел мечтаний Геннадия Викторовича Орехова, у него вкусы более возвышенные и утонченные, но иногда он не против поиграть в такие ролевые игры.

Между делом был приготовлен ужин из принесенных утром соседкой Клавдией продуктов. Геннадий, конечно, сходил к ней, поблагодарил, заплатил, купил еще мяса, сыра, зелени. Запек в духовке, сделал гарнир, все-таки давно что-то он не готовил на кухне лично, все постоянно воспитывает и контролирует Василия.

Индюки были накормлены, баня затоплена, и в тот момент, когда Гена хотел вновь позвать Аделину, зазвонил его телефон. Мужчина поморщился, но не ответить было нельзя.

– Алло.

– Геннадий, я не понимаю, что происходит? Ты опять решил игнорировать звонки матери? А вдруг я при смерти, вдруг мне плохо, и некому подать воды? Вдруг у меня гипертонический криз или приступ астмы?

Такого рода претензии Гена слышал за двадцать прожитых вне отчего дома лет раз в неделю. По каким-то странным датам или когда луна в определенной фазе, мать начинала выносить мозг. Алевтина Сергеевна была в прошлом медицинским работником и умела оперировать медицинскими терминами.

– Мама, не преувеличивай, ты не при смерти, тебе не плохо, и тебе есть кому подать воды, чего только стоит твоя Кларочка, она зальет тебя водой, если ты попросишь.

– Клара – это не родной человек, а ты родной.

– Давай ближе к делу.

– Какой ты бессердечный и черствый, Геннадий, я не таким тебя воспитывала.

– Мать, не начинай. Ты знаешь, что бывает после беспочвенных предъяв и претензий.

Алевтина Сергеевна очень хорошо знала, Гена мог так осерчать, что любой спектакль с его якобы умирающей матерью в главной роли останется незамеченным.

– Геночка, я не понимаю, куда ты пропал?

Алевтина Сергеевна сменила тон, понимая, что сейчас давить на сына нельзя. Нужно выведать, где он, заманить снова к себе и вновь попытаться свести с Леночкой. Господи, да Орехова спит и видит, как ее