Бобби был бы рад задать про это кучу вопросов — миллиард, ато и больше, но почувствовал, что умнее будет промолчать. Перед лавкойзакладчика со свисающими над дверью тремя золотыми шарами он остановилсяпосмотреть на десяток опасных бритв, разложенных на бархате. Лезвия былинаполовину открыты, а бритвы расположены кольцом, что создавало странный, а дляБобби — завораживающий эффект. Глядя на них, казалось, что ты глядишь наизделия, отштампованные каким-то смертоносным станком. Ручки у них были кудакрасивее, чем у бритвы Теда. Одна — словно из слоновой кости, другая — будто изрубина с золотыми прожилками, а третья — будто из хрусталя — Если бы вы купилитакую, так шикарно брились бы, верно? — сказал Бобби.

Он думал, Тед улыбнется, но Тед не улыбнулся.

— Когда люди покупают такие бритвы, Бобби, они ими небреются.

— То есть как?

Но Тед ничего ему не объяснил, зато купил для него вгреческой кулинарной лавке сандвич под названием “джиро”: свернутая домашняялепешка, из которой сочился сомнительный белый соус — Бобби он показался оченьпохожим на гной из прыщиков. Он вынудил себя откусить кусок — Тед сказал, чтоони очень вкусные. И оказалось, что ничего вкуснее он не едал; такой жемясистый, как гамбургер из сосисок в закусочной “Колония”, но с удивительнымпривкусом, какого ни у гамбургеров, ни у сосисок никогда не бывает. И до чегоздорово было есть на тротуаре, шагая рядом с другом, посматривая по сторонам изная, что на него тоже смотрят.

— А как называется этот район? — спросил Бобби. — У негоесть название?

— Теперь — кто его знает! — Тед пожал плечами, — Когда-тоего называли Греческим. Потом наехали итальянцы и пуэрториканцы, а теперь вот —негры. Есть писатель, Дэвид Гудис — из тех, кого преподаватели колледжей нечитают, гений книжек в бумажных обложках на прилавках аптек. Так он назвал его“Там, внизу”. Он говорит, что в каждом городе есть такой вот район или квартал,где можно купить секс, или марихуану, или попугая, который сыплет отборнымматом, и где мужчины сидят на крылечках и болтают — вон как те, напротив; гдеженщины словно бы всегда орут, чтобы их чада немедленно шли домой, если нехотят попробовать ремня, где бутылки с вином всегда носят в бумажных пакетах. —Тед указал на сточную канаву, где горлышко пустой бутылки действительновысовывалось из коричневого пакета. — “Там, внизу”, — говорит Дэвид Гудис, —это место, где нет необходимости в фамилиях и где можно купить все, если естьденьги.

"Там, внизу”, — подумал Бобби, поглядывая на трехсмуглых подростков в гангстерских плащах, не спускавших с них стаз, пока онипроходили мимо, — это страна опасных бритв и особых сувениров”.

Никогда еще “Критерион” и универмаг Мунси не казались такимидалекими. А Броуд-стрит? И она, и весь Харвич словно остались в другойгалактике.

Наконец, они подошли к заведению, которое называлось“Угловая Луза” — бильярд, игральные автоматы, бочковое пиво. И тут тоже свисалополотнище с “ЗАХОДИТЕ, ВНУТРИ ПРОХЛАДНО”. Когда Бобби и Тед прошли под ним, издвери вышел парень в полосатой майке с рисунком и в шоколадной плетеной шляпе,как у Фрэнка Синатры. В одной руке он нес низкий длинный футляр. “Там его кий,— подумал Бобби с ужасом и изумлением. — Он носит кий в футляре, будто гитару”.

— Кто круче, старик? — спросил он Бобби и ухмыльнулся. Боббиухмыльнулся в ответ. Парень с футляром изобразил пальцем пистолет и прицелилсяв Бобби. Бобби тоже сделал из пальца пистолет и тоже прицелился. Парень кивнул,будто говоря. "Ладно, порядок. Ты крутой, я крутой, мы оба крутые”, — ипошел через улицу, прищелкивая пальцами свободной руки и подпрыгивая в тактмузыке, звучащей у него в голове.

Тед посмотрел сначала в один конец улицы, потом в другой.Чуть дальше от них трое негритят баловались под струей полуразвинченногопожарного насоса. А в том направлении, откуда они пришли, двое парней — одинбелый, а другой, возможно, пуэрториканец — снимали колпаки с колес старенького“форда”, работая со стремительной сосредоточенностью хирургов у операционногостола. Тед посмотрел на них, вздохнул, потом посмотрел на Бобби.

— “Луза” не место для ребят, даже среди бела дня, но наулице я тебя одного не оставлю. Пошли! — Он взял Бобби за руку и провел внутрь.

Первым Бобби поразил запах пива. Такой густой, будто тут егопили еще с тех дней, когда пирамиды существовали только на планах. Затем — звукителевизора, включенного не на “Эстраду”, а на какую-то из мыльных опер второйполовины дня (“Ах, Джон, ах, Марша!” — называла их мама) и щелканье бильярдныхшаров. Только когда он воспринял все это, внесли свою лепту его глаза — им ведьпришлось приспосабливаться. Зал был полутемный и длинный, обнаружил Бобби.Справа от них была арка, а за ней комната, которая выглядела словнобесконечной. Почти все бильярдные столы были накрыты чехлами, но некоторыенаходились в центре слепящих островков света, по которым неторопливопрохаживались мужчины, иногда наклонялись и делали удар. Другие мужчины, почтиневидимые, сидели в высоких креслах вдоль стены и наблюдали за игроками. Одномучистили ботинки. Он выглядел на тысячу долларов.

Прямо впереди была большая комната, заставленная игорнымиавтоматами, миллиарды красных и оранжевых лампочек дробно отбрасывали цвет болив животе с табло, которое сообщало: “ЕСЛИ ВЫ ДВАЖДЫ НАКЛОНИТЕ ОДИН И ТОТ ЖЕАВТОМАТ. ВАС ПОПРОСЯТ ВЫЙТИ ВОН”. Парень, тоже в плетеной шляпе — видимо, модныйголовной убор у мотороллершиков, пребывающих “там, внизу”, — наклонялся к“Космическому патрулю”, отчаянно нажимая кнопки. С его нижней губы свисаласигарета, струйка дыма вилась вверх мимо его лица и завитушек его зачесанныхназад волос. На нем была вывернутая наизнанку куртка, стянутая на поясе.

Слева от входа был бар. Именно оттуда исходили звукителевизора и запах пива. Там сидели трое мужчин, каждый в окружении пустыхтабуретов, горбясь над пивными бокалами. Они совсем не походили на блаженствующихлюбителей пива в рекламах. Бобби они показались самыми одинокими людьми в мире.Он не понимал, почему они не подсаживаются поближе друг к другу, чтобыпоболтать о том о сем.

Они с Тедом остановились у письменного стола. Из дверипозади него, колыхаясь, вышел толстяк, и на мгновение Бобби услышал негромкиезвуки радио. У толстяка во рту торчала сигара, и на нем была рубашка вся впальмах. Он прищелкивал пальцами, как крутой парень с кием в футляре, итихоньке напевал что-то вроде “Чу-чу-чоу; чу-чу-ка-чоу-чоу, чу-чу-чоу-чоу!”Бобби узнал мотив — “Текила” “Чемпов”.

— Ты кто, приятель? — спросил толстяк у Теда. — А ему тут ивовсе не место. Читать, что ли, не умеешь? — И толстым большим пальцем сгрязным ногтем он ткнул в табличку на письменном столе: “Нет 21 — чтоб духатвоего здесь не было!"