интересных разговоров, которые они обыкновенно вели в мастерской или на нашей адски крошечной и чертовски уютной кухне, сегодня молча жевали угощения, дабы не смущать обидчивых родственников, как случайно сделал это Юрий в начале застолья. К полуночи изрядно раскрасневшийся Виктор Сергеевич уже перечислил все ковры, этажерки, комоды, сервизы, телевизоры, соковыжималки, электромясорубки, душевые кабины, компьютеры, дубленки и прочие простые радости работника торговли со стажем, подаренные когда-то семьям сыновей, и теперь неустанно стрелял хитрыми выцветшими глазками в сторону Елены. Он, видимо, так же, как и я, не подозревал тогда, почему визажист Елизаветы Андреевны проводила Новый год в кругу семьи Ермоловых. Или просто забыл. Страсть к хорошеньким молоденьким девушкам сохранилась в нем гораздо лучше, чем память. Леночка, в свою очередь, мило улыбалась. За весь вечер, она, кажется, не проронила ни единого слова, за исключением тех случаев, когда кротко и целомудренно отказывалась от спиртного.

Елизавета Андреевна выпивала не много, но, стараясь побороть природную схожесть с комодом в стиле ампир, закусывала очень умеренно и потому сильно опьянела. Она непрерывно совала каждому из гостей обожравшегося полусонного Моисея, который недовольно крякал, но не сопротивлялся прихоти кормилицы, как и все члены семьи Ермоловых. Временами она включала караоке и тоненьким заунывным голосом исполняла какую-нибудь народную песню, а свекор все повторял:

— Ну, просто Ангелина Толкунова, или как ее там?

Когда до боя часов оставалось минут пять, Елизавета Андреевна попросила всех наполнить бокалы и встала, дабы провозгласить тост.

— Дорогие мои дети! — начала она, трогательно улыбаясь и едва заметно покачиваясь. — Вот и прошел еще один год. Я от всей души, — тут она прижала руку к массивной груди, вроде бы указывая местонахождение своей души, — поздравляю вас с наступающим Новым годом! Желаю здоровья, счастья, всех благ. Следующий год будет особенным для нашей семьи, — на ее глазах выступили крупные блестящие слезы. — Вы все знаете, как долго я ждала внуков и вот, наконец-то, время пришло. В этом году в нашей семье появятся малыши! — заявила она и вдруг осеклась.

— Ба! Да у Анны ожидаются близнецы! — воскликнул Юрий, тоже порядком опьяневший.

— Нет, конечно, вы что? — поспешила ответить Анна. — Боже избавь! У меня будет один мальчик.

Свекровь воровато скользнула глазами по Леночке, затем глянула на Александра, который моментально съежился, побледнел, и нехорошее предчувствие пудовой гирей повисло на моей шее, заставив сгорбиться.

— Оговорилась.

Она наигранно прокашлялась и продолжила свои поздравления, но я больше не слышала ее. Зачем ей, с ее снобизмом и жадностью, понадобилось вдруг приглашать на семейный праздник постороннего человека? Из чужаков в этом доме обычно бывал только Юрий, так как Елизавете Андреевне было лестно принимать у себя художника, о котором регулярно писали все местные газеты. Весь вечер девица отказывалась от спиртного и вела себя, как невеста на смотринах. Последней каплей в стакан моих подозрений стало воспоминание об эпизоде, произошедшем месяца три назад. В течение недели Александр по просьбе матери все время отлучался, дабы помочь какой-то приятельнице матери с переездом. Случайно узнав, что приятельницей была визажист Елена, я тогда удивилась, что свекровь принялась помогать тому, кто был для нее обслуживающим персоналом, но не придала этому никакого значения. Мало ли, может, у них система взаимозачетов.

Но теперь острые осколки неведения мгновенно сложились в металлические прутья мрачного витража под названием «правда». Я поняла, почему в последнее время муж относился ко мне с преувеличенным вниманием, почему он, когда звонила мать, поспешно брал сигарету и снимал трубку только на балконе, притворив дверь так, чтобы я не слышала разговор. Стало ясно, от чего в его творчестве произошел самый длительный застой — ни одного наброска, ни одной идеи за последние месяцы.

Неясно было лишь то, почему меня еще не отнесли к числу «чужаков» и пригласили на злополучный праздник. Видимо, Александру не хватало духу, чтобы признаться во всем, а сама Елизавета Андреевна побаивалась открыто сообщить мне о своих планах, так как хотела создать видимость того, что решение исходило от него самого. Как и положено в приличных семьях.

Мне не нужно было спрашивать мужа об истинности собственных догадок. Достаточно было посмотреть на его белое, будто стена, лицо и приклеившиеся к тарелке глаза. Едва стих бой курантов, я взяла стакан для сока и доверху наполнила его водкой, что заставило все голоса стихнуть. Затем осушила его залпом, не закусывая. Анна снова порицательно ахнула.

— Теперь я спою! — громко произнесла я и встала со стула. Комната плыла перед глазами.

В лесу родилась е-ло-чка,

В лесу она ро-сла!

— громко, не попадая в ноты, забасила я. Гости молчали, уткнувшись в тарелки. Похоже, кроме меня и Юрия, недоуменно моргавшего и озирающегося по сторонам, все были в курсе.

Но ждали все, чтоб елочка

Скорее родила!

Ведь без потомства елочка

Для всех говна кусок.

Давайте срубим елочку

Под самый корешок!

Голос изменил мне, надломился на последнем слове, и по щекам сами собой потекли слезы. Повисла угнетающая тишина. Александра била нервная дрожь. Елизавета Андреевна смотрела на меня враждебно, ее полное красное лицо блестело от пота.

— Маш, пошли отсюда.

Юрий, наконец, догадался, в чем дело. Он подошел ко мне и осторожно потянул за руку.

— Пошли, милая, не надо. Не надо плакать.

Мне очень хотелось сказать каждому из них что-нибудь очень гадкое, что-то такое, что могло бы уничтожить каждого. Найти средство, которое разом выдернуло бы с корнем эти проклятые «кораллы» и разбило на крошечные щепки остовы затонувших кораблей, но сил не было. Юрий взял меня за плечи и повел прочь.

***

Забирать из моей квартиры ковры, комоды, сервизы, этажерки, телевизоры, соковыжималки и электромясорубки Александр, видимо, отказался. Потому через пару месяцев сделать это приехала сама Елизавета Андреевна. Мы не обмолвились друг с другом ни словом. Пока она, при помощи двух нанятых выпивох, переносила подаренное когда-то имущество в грузовую «Газель», я пила чай в своей крошечной уютной кухне. Когда набитая доверху всяким скарбом машина отчалила, наконец, от подъезда, я зашла в комнату: в доме стало пусто, а на душе легко.

Уже в феврале наступившего года мы с Юрием обнаружили, что я вовсе не бесплодна, и он решил положить конец своей холостяцкой жизни. В апреле вместо ковров и шкафов свекрови квартиру заполнили коляски, кроватки и тюки детского трикотажа, так как у моего ребенка планировалось целых трое родителей — мы с Юрием, и сестры с мужьями. Все старались внести свою лепту в обустройство моей адски маленькой квартиры.

С Александром мы встретились случайно