Рубцов, похитив молодую красавицу, блистательно вырвав ее дважды из величайших опасностей, теперь не знал, как приступить к разговору, к роковому объяснению, а он чувствовал, он сознавал, что объяснение будет, что оно неминуемо… И он готовился на бой с честной и не понимающей зла девушкой, словно на борьбу с опасным следователем и бесстрастным полицейским.

Сколько раз ему приходилось, во время его долгой, кровавой и темной карьеры, сбивать с толку самых ловких сыщиков, смущать самых проницательных прокуроров, и все ничего, – никогда он не чувствовал подобного волнения, как теперь, сознавая, что первый же разговор с молодой, неопытной девушкой будет для него страшнее допроса… что одно неуместное слово, одна неуверенная интонация, и он пропал, погиб невозвратно, и на этот приговор нет ни апелляции, ни кассации.

Он обдумывал каждое слово, каждую мелочь, и все-таки трусил за результат.

Последние слова Клюверса и, главное, неосторожная фраза Капустняка должны были пробудить подозрение в чистой душе Ольги Дмитриевны. А он боялся пасть в её мнении сильнее, чем смертного приговора. В первый раз в жизни он стыдился своего позорного прошлого, которым бывало, хвастался и перед судьями, и перед товарищами разбойниками-арестантами. Ему страшно было подумать, что вот-вот, сейчас эта милая, кроткая девушка спросит его: кто он? А у него не хватит храбрости и бесстыдства солгать еще раз, и еще раз, может быть в сотый, прикрыться чужим именем!.. Он боялся, что его голос дрогнет, что она заметит… и все пропало!..

Часы летели. В вагоне становилось прохладно. Рубцов не спал. Он бережно поправил плед, скользнувший с ног Ольги Дмитриевны и при этом быстро взглянул ей в лицо. Молодая девушка не спала. Взгляды их встретились.

Роковое объяснение стало неизбежным.

– Вы не спите, Ольга Дмитриевна? – спросил Рубцов.

– Я не могла заснуть… Эта страшная ночь так расстроила мои нервы, – отвечала девушка.

– Но теперь, надеюсь, вы успокоились? Все это осталось уже позади…

– Вы думаете? – пытливо спросила Ольга и в первый раз решилась взглянуть прямо в лицо своему собеседнику…

– Уверен! – твердо отвечал Рубцов.

– Уверены? – как эхо отозвалась молодая девушка: – а меня все еще томит предчувствие чего-то ужасного, неотразимого… Словно я продолжаю падать в пропасть и еще не вижу дна!..

– Это оттого, дорогая Ольга Дмитриевна, что у вас нет доверия ко мне… Клянусь вам всем святым, что я сам скорее погибну, чем допущу малейшей неприятности коснуться вас.

Эти слова были сказаны с таким жаром, что Ольга подняла снова свои чудные глаза на Рубцова. В них чуть блистали слезы.

– Вы говорите, нет доверия?.. Возможно ли это после того, как вы два раза спасли меня, рискуя собственной жизнью… Нет, я вам верю, вполне верю… но…

– Договаривайте, Ольга Дмитриевна, договаривайте!

– Но, мне кажется, что вы не искренни со мной. Мне все кажется, что вы совсем не тот, за кого вы себя выдаете, что вы совсем не певец-артист, а кто-то другой, у которого есть слуги, есть подчиненные. Я теряюсь в собственных мыслях… Нет, как хотите, я не могла ошибиться – вы не артист Иволшин… нет, нет и нет!

Настала критическая минута. Рубцов это чувствовал.

– Вы правы… в тысячу раз правы! – твердо и стараясь попасть в искренний тон, проговорил Рубцов.

– Так кто же вы? – с испугом взглянув на него, воскликнула молодая девушка, – «неужели Клюверс прав?» – мелькнуло в её голове.

– Кто я?.. Я один из тех, кто должен был покинуть родину?.. Я политический эмигрант… и вот уже шесть лет скитаюсь по свету под чужим именем.

– Но кто же вы? Кто же вы… Ваша фамилия? – допытывалась немного успокоенная Ольга Дмитриевна.

– Меня зовут Василий Голубцов, я брат известного петербургского адвоката!.. И он даже считает меня давно умершим.

– А этот, другой, который помогал вам… кто он? Он не американец.

– Это мой товарищ по изгнанию. Мы были осуждены вместе и вместе бежали.

– Осуждены? Бежали? Значит вы преступники? – почти в ужасе твердила Ольга.

– О, успокойтесь, успокойтесь… увлеченья молодости, не больше!.. Все наши товарищи давно уже прощены и возвращены обратно. И только мы одни, как бежавшие, должны скрываться.

– Но как же вы решаетесь ехать в Россию?.. Вас схватят, арестуют, сошлют!

– Обо мне не бойтесь. Это уже не первый раз, что я возвращаюсь в Россию. Есть много путей. К тому же, меня давно забыли. Чужое имя скрывает меня настолько, что никто никогда не догадается, кто я. Я так изменился за это время, что думаю, даже брат не узнал бы меня, встретившись на улице.

– Но знает ли он, что вы живы?

– Избави Бог… Мы с ним не сходились ни характером, ни убеждениями… Теперь, Ольга Дмитриевна, когда вы знаете, кто я, простите ли вы мне мой долгий маскарад и вынужденный обман. Верьте, я не мог поступить иначе, – пылко проговорил Рубцов. Он боялся, чтобы там, в Петербурге, при случайной встрече, Ольга Дмитриевна не спросила у Голубцова о брате. Действительно, у адвоката Голубцова был брат Василий, политический эмигрант, умерший, несколько лет тому назад, на руках у Рубцова в Румынии. Он тогда же переслал все его бумаги по принадлежности брату. На этой-то личности покойного он и задумал построить весь дальнейший план действий… Голубцов, всем ему обязанный, не мог отказать ему в выдаче обратно документов своего брата… На них не было отметки о его смерти, следовательно, эти бумаги могли служить полным доказательством его личности. А ему только этого и надо было, чтобы успокоить возбужденное недоверие молодой девушки.

Ольга Дмитриевна, услыхав исповедь своего спутника, задумалась. Это правда, он был судим и осужден, но за что?.. Политические эмигранты, как она слыхала от тетки, всегда имели доступ во многие салоны Парижа. Следовательно, они не были преступниками, в презренном значении этого слова!.. Слова Клюверса: «разбойник», «злодей» могли быть не более, как метафора. Она слышала подобные выражения в Париже в адрес республиканцев со стороны консерваторов! Она читала их даже, чуть не каждый день, в печати… Вот какова была та логика, которой молодая девушка оправдывала в своих глазах инкогнито и долгий обман молодого человека… Легко и приятно оправдать того, к кому лежит сердце, а сердце Ольги Дмитриевны давно принадлежит этому мужественному и сильному человеку, теперь с таким покорным видом ждущему её решения.

– Я вам верю! – тихо сказала она.

Рубцов страстно схватил ее за руку и покрыл ее страстными поцелуями… Он торжествовал, голос его не дрогнул, и ни малейшего подозрения не заронилось в душе молодой девушки.

Поезд мчался. С этой минуты словно