артель. Отсутствие атамана, Капустняка и сомнение в их возвращении сильно влияло на умы, а ловко веденное дело разграбления громадной дачи так возвысило Ваську-Волка в глазах всей ассоциации, что он сразу стал во главе громадной, прекрасно организованной шайки, имевшей свои разветвления и в Москве, и в Харькове, и в Одессе.

Ловкому адвокату Айзенштейну удалось, как-то раньше, защищать, и с успехом, самого Ваську-Волка, и он, вернувшись из Флоренции, собрав под рукой сведения о его местопребывании, вызвал его к себе.

Васька-Волк, многим обязанный ловкости защитника, тотчас явился к нему на квартиру, и между ними произошло совещание, оставшееся тайной для всех.

– Украсть ребенка – дело плевое, – говорил Ванька, – да только надо знать которого, а то перепутать можно…

– В том-то и дело, что надо добиться, где скрывает своего пасынка Голубцов…

– Тэк-с, – промолвил Васька-Волк: – уж не тот ли это Голубцов, что ездил атамана Рубцова защищать?

– Он самый! – радостно воскликнул адвокат.

– Тэк-с… Что же, это можно… Дознаться всего можно, проследить и выследить – дело плевое… Только это уже другая работа и цена ей другая.

– Хорошо, я прибавлю… Только помните уговор: устроишь все дело – десять тысяч, не устроишь – ни гроша.

– Это за Карзановского-то детеныша да десять тысяч! Ну, это-с атанде!..

– Ты же сам назначил эту сумму! – воскликнул Айзенштейн.

– Мало ли чего я говорил… Да ведь разве я знал кого, да за такого мальчонка и полсотни тысяч взять не грех!

– Пятьдесят тысяч, да ты с ума сошел, – горячился жидок.

– Только с вашей милости, – ухмыльнулся Васька: – проси другой, ста бы не взял!.. Помилуйте, да я только шепни Голубцову… чего он не пожалеет… Только идти я к нему не хочу!.. Счастье ваше… А то, как угодно – счастливо оставаться! – и разбойник пошел к двери.

Айзенштейн должен был согласиться, и долго-долго обсуждали новые союзники, еврей-адвокат и разбойник, все планы похищения. Получив порядочную сумму денег на поиски, Волк в ту же ночь кутил с приятелями в знакомом нам «Царьграде», и с другого же утра самый бдительный надзор был учрежден за Голубцовым.

Долго все старания ищеек шайки разыскать местопребывание молодого Карзанова были тщетны. Наконец, одному из них удалось проследить за Голубцовым, когда он заехал к мисс Эдвардс. Ловкий мошенник явился через заднее крыльцо, к прислуге артисток, живших уже на отдельной квартире, под видом ярославца с бельем, продал кухарке несколько аршин баснословно дешево. Явившись на другой день, он был принят уже как приятель. К нему вышла старая няня, ходившая за маленьким Карзановым, и та не могла не утерпела чтобы не купить почти за даром дюжину платков. Ярославца напоили чаем, и при этом старая няня рассказывала подробно о своей заграничной жизни, словом, личность маленького Карзанова, скрытого под фамилией Эдвардс, была открыта, и ищейка, за верную службу, получил от Васьки-Волка целую сотенную.

Это открытие случилось как раз в тот день, когда Рубцов появился в Петербурге, после трехлетнего отсутствия… Прямо с дороги поехал он в Европейский отель и без труда отыскал Ольгу Дмитриевну, приехавшую двумя днями раньше.

Он уже дошел до двери, хотел было взяться за ручку, но какая-то непонятная сила удержала его, он схватился за голову и бросился в свой номер.

Глава ХХVIII

Похищение

Представление в цирке Чинизелли было в полном разгаре.

Первое отделение только что кончилось, и толпа публики теснилась у входа в конюшни и вдоль проходов, оставленных между стойлами. В коридоре, ведущем в уборные артисток. Поминутно сновали то лица, участвующие в представлении, то статисты, то танцовщицы, участвующие в феерии.

Один из статистов, сильно загримированный и с наклеенной бородой, казалось, не сводил глаз с двери, за которой переодевались для представления сестры Эдвардс. Их номер должен быть идти вторым, во втором отделении, и они, еще до конца первого отделения, ушли одеваться.

Почти одновременно с ними встал и вышел из крайней ложи плотный, высокий брюнет, в темном пенсне и длинной николаевской шинели с бобровым воротником, и направился к выходу.

У самого подъезда ему встретился молодой человек, очевидно, давно уже дожидавшийся здесь. Они пошли по направлению к Большой Итальянской. Лихач на вороном рысаке ехал сзади.

– Ну, что нового? – спросил господин в пенсне: – видел Ваську-Волка?.. Что он говорит?

– Ваську теперь, Василий Васильевич, и рукой не достанешь, сам атаманствует, какие слова говорит, стоило бы за них – промеж глаз!

– Получит… – как-то глухо отозвался тот, которого его собеседник называл Василием Васильевичем, а мы будем звать Рубцовым, так как это был он, собственной персоной. Не решившись вечером беспокоить Ольгу Дмитриевну и крайне опасаясь всякой каверзы со стороны Клюверса, против Голубцова и маленького Карзанова, он тотчас же направился к Голубцову. Не застав его дома, он на лихаче помчался к сестрам Эдвардс. Ему сказали, что они в цирке, с маленьким братцем. Рубцов знал, кто этот маленький братец. Отправив своего подручного «француза» поразведать, что делается в его бывшей артели, Рубцов направился в цирк, сначала приведя свою физиономию в неузнаваемый вид. В цирке он без труда узнал молоденьких американок и с радостью увидал, что маленький Карзанов сидит с ними в ложе.

Следовательно, все было благополучно: он приехал вовремя, любопытство его было удовлетворено, и он вышел из цирка вполне довольным.

– Да вот еще что, Василий Васильевич, – докладывал ему «француз»: – «Петух», да «Семен-Горемыка», мне сию минуту прохвастались, что дельцо у них затевается одно, по пяти сотенных на брата обещано, ребенка красть будут.

Рубцов насторожился. Он вспомнил, что «француз» не знает о его бывших отношениях к Карзановым.

– Говорят, нужно одного маленького мальчонку стянуть, да так, чтобы словно в воду, ни следов, ни крови.

– Кого же, наконец?.. – нетерпеливо перебил Рубцов.

– Да тут у каких-то, не то англичанок, не то американок, братишко маленький есть… Его…

– Когда же решено красть? – быстро переспросил Рубцов, чувствуя, что у него сердце защемило страшным предчувствием.

– Да сегодня, из цирка, и мне предлагали, чтобы я был, при разъезде и пошел оттеснить англичанок, пока «Горемыка» да «Петух» укатят с ним в карете.

Рубцов не слушал более своего собеседника, он сделал ему только знак следовать за собой и вскочил на превосходного лихача-рысака, с обеда, ездившего с ним…

– Слушай, Парфен! – сказал он наезднику: – сослужи сегодня службу… Во всю жизнь не раскаешься…

– Рад служить, Василий Васильевич, – осклабился лихач: – сам черт на буйном ветре моего «Витязя» не обгонит…

– Ну, так слушай, я опять в цирк, выйду с актерского подъезда, ты уже будь наготове… махну