— А справишься? — сально заржали они, якобы случайно похлопывая меня по ягодицам.

— Не сомневайтесь! — Антуан попытался перетянуть добычу к себе, но, непривычный таскать тяжести, пошатнулся и рухнул на пол вместе с пленницей.

— Пф-ф-ф-ф! — не преминула прокомментировать я. А вот Рок меня одной левой поднимал! Ну, может, не одной, но поднимал же, а не пыхтел, покрываясь потом.

— Ну-ну, — бугаи, кажется, взглянули на меня сочувственно. Не то пожалели девчонку, не то себя, лишённых развлечения.

Пока я пыталась прикинуться улиткой и отползти подальше, бывший с видом хозяина раздавал указания: далеко от дома не отходить, ворота охранять, демона издалека высматривать…

— Ну да, как же, — тот, что хохотал громче, сложил руки на груди. — Ты командуй, командуй. Мы пока поглядим, что у тебя в погребе осталось, а там посмотрим.

— Или не посмотрим, — поддакнул его приятель, разукрашивая щербатой улыбкой туповатое лицо.

Антуан, как мог, держал лицо, пока помощники не скрылись, и только тогда пробормотал:

— Смотрите, смотрите. Бочонка того пойла, что осталось в кухне, свиньям не жалко. А ты куда это?! — он поймал мою потихоньку отдаляющуюся лодыжку и притянул обратно. — Сбежать собралась?

Я наугад пнула, признавая, что побег не удался. Судя по стону, попала. Судя по фальцету, удачно.

— Гр! — добавила и второй ногой. К сожалению, на этот раз мимо.

— Нет уж, цветочек. Так просто тебе от моего общества не избавиться.

Бывший удивительно ласково приподнял меня и волоком втащил в комнату, бедром пнув дверь. Ну разумеется, это была спальня! Кто бы сомневался. Мама говорила, что мужчинам нужно только одно. Сначала я смущённо хихикала, потом заинтригованно выясняла подробности, а после презрительно кивала, соглашаясь. Сегодня же приготовилась драться: с магией или без, но опозорить себя ещё раз не дам!

— Смотришь так, будто я твой смертный враг, — Антуан дотащил меня до кровати, но поднять сходу не смог, присел на край отдышаться. — А я ведь пытаюсь помочь! Ну что? Что я тебе сделал, цветочек? М?

— М! — округлила глаза я.

Бывший понимающе вытащил кляп со звуком, напомнившем откупоривающуюся бутылку.

— Ты козлина! — сообщила я. Вряд ли это стало новостью для Антуана, но мне хоть чуть полегчало. Распробовав безнаказанную ругань, я продолжила: — Мерзавец! Подлец! Лгун и кобелина!

Мужчина попытался сунуть кляп обратно, но я уже так просто не давалась: если эта тряпка окажется у меня во рту вновь, его пальцы останутся там же. Отдельно от рук.

— Я бы предпочёл «обаятельный хитрец, не лишённый женского внимания».

— А ещё скотина и предатель, — закончила я, без страха глядя ему в глаза. И перед этим ничтожеством я лебезила? Ползала у ног, смотрела умоляюще снизу-вверх. Он и сейчас сидел на перине, вынуждая меня оставаться на полу. Задирать голову, как тогда, когда я умоляла его не уходить. Но почему-то на этот раз, связанная, бессильная и избитая, я не чувствовала себя жертвой. Не я блуждала маленькими глазками по комнате, надеясь зацепиться хоть за что-то, что прибавит уверенности; не мои ладошки мяли край одеяла; не я суетилась, пытаясь найти удобную позу. Я смотрела на него снизу-вверх, связанная и прекрасно понимающая, чем закончится сегодняшний вечер. Но униженной и жалкой в этой комнате была не я. — И трус. Ты, Антуан, трус и слабак. Ты даже не способен признать вину, лишь строишь из себя непонятого романтика. А на деле не можешь посмотреть мне в глаза и сказать «прости».

Он вскочил на ноги, наклонился, чтобы высказать мне в лицо всё, что думает, но не выдержал прямого взгляда и забегал по комнате:

— «Прости»? «Прости»? Это за что же я должен просить прощения, а, цветочек? За то, что днями и ночами бегал за тобой, как собачонка, пытаясь заслужить поцелуй святой невинной Тристы? За то, что задабривал твою мамашу? Учил идиотские правила поведения, запоминал ваши привычки? За то, что выслушивал бабские фантазии вместо того, чтобы заниматься собственной жизнью? Да я заслужил благодарность!

— Ночной горшок на голову ты заслужил. Вместо короны.

— Заткнись сейчас же, ведьма!

Антуан, наверное, и сам не понял, с чего бы это у него хватило духу. Удивлённо уставился на узкую изящную ладонь, которой только что ударил меня по губам. Ударил неловко, наверняка лишь пытаясь прикрыть рот. Но я дёрнулась, а он разозлился, и получился шлепок. А потом из губы пошла кровь: сильно, жарко. Как раз одновременно с тем, как закончил кататься по полу соскользнувший с пальца и оцарапавший меня перстень. Бывший испуганно прижал ладони к мгновенно побледневшим щекам, пытаясь, видимо, не закричать. А я, как и полагается сильной и жёсткой женщине, скривилась, небрежно вытерла разорванную губу плечом и выплюнула:

— А бьёшь ты так же паршиво, как трахаешься.

И тогда он уже ударил по-настоящему. Всё ещё неумело, смешно, почти не больно. Но уже осознанно, стараясь заставить меня рыдать, умолять, как уже было когда-то. Не на этот раз, милый. Не на этот раз.

— Заткнись, гадина! Заткнись! Ты понятия не имеешь, о чём говоришь!

Шлепки раздавались снова и снова. Он промахивался, жмурился от страха, задевал костяшками пальцев ножку кровати и выл ещё сильнее, не понимая, что делает не так.

А тёмное и страшное во мне, не умея выйти наружу без помощи фамильяра, кипело, бурлило и наливалось чернотой Подземья. Мы не оставим его безнаказанным, нет. Мы обязательно отомстим. Мы отомстим за эту крайне удачную пощёчину, и за румянец на бледных щеках красавчика, который казался мне раньше таким по-детски притягательным, и за каждый плевок мне в спину мы отомстим тоже. Нам просто нужно выбраться отсюда живыми и найти демона. А потом мы вернёмся. О, как мы вернёмся!

Шепоток в голове становился громче, отчётливее, заменял внутренний голос, оттеснял его на задний план.

Что делает ведьму ведьмой? Фамильяр? Магия? Или… отличная идея?

— Я сдаюсь! Сдаюсь! Ты был прав, а я нет! Прекрати, Антуан! Пожалуйста!

Бывший и вовсе опешил. Только что он, избивающий связанную и валяющуюся у его ног женщину, казался себе слабаком и вдруг всё переменилось, а рыжая ведьма прижалась лопатками к половицам и хлюпает носом, словно и правда признала его власть.

— Ты что?

— Сдаюсь я! — пришлось повысить голос и приложить немалые усилия, чтобы не добавить «придурок».

— О. О… Ну ладно…

Кажется, этот придурок не был готов к такому повороту событий. Пришлось подсказывать:

— Я виновата, — вздох получился достаточно глубоким, чтобы обтянутая верёвками грудь выглянула из декольте, как перебродившее тесто. — Не ценила, не понимала тебя. Требовала слишком многого и постоянно, всё время, ах, заставляла слушать. Прости меня, Антуан! Ты был прав: мужчины полигамны. И вы прямо-таки обязаны рассказать всему миру о своих достижениях! Я должна была, обязана это принять!