Наконец Кобб хрипловато ответил:

– У него была причина.

Дэл прикрыл глаза. Подставился парнишка, ничего не скажешь. Ворон изобразил изумление.

– Причина?! Черт побери, да я просто нечаянно уронил эту штуку, а когда хотел поднять, он меня толкнул. Охренеть! Ты что, слепой?

Ответ Кобба не заставил себя ждать:

– Да какая разница? Спорить из-за такой ерунды, из-за свистящей деревяшки. Глупо же?

К вящему изумлению Дэла, новенький повернулся и пошел прочь, оставив всех стоять с отвисшими челюстями.

– Вот сучонок, – буркнул Ворон.

– Он прав, – возразил Пиви. – У нас и так дел по горло.

Ворон покраснел и, уже уходя, окликнул Кобба:

– Эй!

Тот оглянулся, и Суини изобразил рукой пистолет: указательный палец вперед, большой вверх. Угроза.

Пиви шумно выдохнул и сказал Дэлу:

– Перестали бы вы все его подзуживать.

– Куда там! У него, по-моему, уже зудело во всех местах задолго до того, как я сюда пришел.

Бок побаливал здорово, и от сапога Ворона там наверняка остался хороший синяк. Дэл кое-как, прихрамывая, побежал вслед за Коббом и наконец догнал его. Оба молчали, пока не добрались до своего участка лагеря.

Когда они подошли к сорок четвертому номеру, Кобб сказал:

– Кажется, я понял, что ты имел в виду, когда призывал быть осторожнее.

– Ага. Это ты только первый раз на него нарвался. Я, наверное, никогда не пойму, что за радость вечно искать повод для ссоры.

Новенький заявил:

– Он явно не из тех, кому можно доверять.

– Это точно.

– Ну ладно, – сказал Кобб, – давай я соберу что-нибудь поужинать.

Он открыл дверь, Дэл остановился на пороге в ожидании и заметил, что обстановка тут еще хуже, чем у него, зато Кобб сделал такое, что большинству мужчин и в голову бы не пришло: нарвал букет полевых цветов и поставил в кружку с водой посреди маленького колченогого столика.

Глава 12. Рэй Линн

Прошли уже почти две недели в лагере, а Рэй Линн все еще не выполняла дневную норму.

Баллард был терпелив, однако на тринадцатый день ее пребывания в лагере сказал:

– Надо бы поднапрячься.

Ворон, каким-то образом постоянно оказывавшийся рядом, теперь ворчал на Балларда не только из-за того, что тот позволяет белым опускаться до работы с неграми, но и из-за медлительности Рэй Линн. Баллард заступался за нее, и она, хотя и чувствовала себя неловко, была ему очень благодарна.

– Это никого не касается, кроме меня и Пиви, – говорил Баллард.

Но Ворон не отвязывался:

– Да черт подери! Он сам выбирал, где работать, так пусть вкалывает как следует. Ты ему позволяешь сачковать, а он и рад. Уж я-то знаю, как его проучить. Вот увидишь, еще спасибо мне будешь говорить, когда я ему мозги вправлю.

Баллард, невозмутимо перелистывая страницы учетной книжки, ответил спокойным голосом:

– Сказал же, сам разберусь.

Слова Суини вселили в Рэй Линн непроходящий страх. Назавтра, в воскресенье, у нее был выходной, и, хотя она знала, что надо бы отдохнуть, незаметно для себя занялась уборкой в хижине, тревожно размышляя о том, как же ей научиться работать быстрее. Она мела пол, оттирала пятна скипидаром, переставляла вещи, но хотя жилье принимало более пристойный вид, настроения это не улучшало. Наконец Рэй Линн отправилась к ручью – стирать запасную рубашку. Она наслаждалась тишиной леса, где не слышно было привычных криков. Откуда-то из лагеря доносилось пение госпелов под ритмичный топот ног о половицы в такт музыке. Рэй Линн присела на камень у воды, закрыла глаза на минутку, а когда очнулась, то поняла, что день уже близится к концу.

Она встала, отряхнула комбинезон и стянула чистую, уже почти высохшую рубашку с ветки, на которую повесила ее сушиться. Возвращаясь к своей хижине, она услышала, что с крыльца соседского дома доносится тонкая, пронзительная трель губной гармошки. Она решилась украдкой бросить туда взгляд. Дэл сидел, прислонившись спиной к стене, весь поглощенный музыкой. Рэй Линн вошла к себе и окинула взглядом внутреннее убранство лачуги. И снова, в который уже раз, ее поразила внезапная, как удар, мысль: Уоррена больше нет. Эти три слова всегда приходили тревожным толчком, и всегда в тихие минуты. Стоило ей мысленно произнести их, как случившееся в Северной Каролине возвращалось с прежней остротой. Позже, уже лежа в постели в рубашке мужа, Рэй Линн обхватила себя руками, надеясь увидеть Уоррена во сне, увидеть его улыбку и вспомнить прежние времена.

Пришло утро, а вместе с ним появились Клайд и его повозка. Рэй Линн запрыгнула в нее, стараясь не встречаться ни с кем взглядом.

Клайд крикнул мулу: «Но, но, Джексон!», и повозка покатила к лесным участкам.

Рэй Линн чувствовала на себе пристальные взгляды и знала, что ее осуждают: до нее доходили разговоры, и все уже были в курсе, что она не может угнаться за другими. Она села там, где удалось занять место, – сзади, спиной к остальным, свесив ноги. Мужскую манеру разговора она все еще не могла как следует усвоить, но, на ее счастье, все, как и она сама, сидели молча, пока не подъехали к месту высадки.

Спрыгивая с повозки, она услышала, как кто-то сказал:

– Не дается ему эта работа.

Недовольный голос ответил:

– Ему не дается, а мы спину ломай?

Она торопливо отошла и выбрала ветку пониже, чтобы повесить ведро. Небо над головой словно заколотили металлическим листом: его покрывал ровный слой серых облаков. Несмотря на раннее утро, по лицу Рэй Линн уже стекал пот, а мошки и всякий гнус жужжали и роились вокруг головы. Рэй Линн глубоко вдыхала тяжелый воздух и мысленно готовилась к тому, что ей предстоит.

Баллард крикнул всем:

– Берите съемники, сегодня работаем на старом участке.

Рэй Линн вздрогнула при этих словах. Он что, хочет отнять у нее последнюю надежду угнаться за остальными?

Десятник заметил:

– Парень, у тебя такой вид, будто ты еле на ногах стоишь. Вытянешь норму сегодня?

Она кивнула, наблюдая за рабочими, которые суетились вокруг: кто-то еще развешивал ведра с обедом, другие уже разбирали съемники, а кто-то решил перекурить.

Баллард снова крикнул:

– Давай! Выдвигаемся!

О господи… Рэй Линн понимала, что сегодня ей придется трудно как никогда. Всем будет трудно, но против нее еще и малый рост, и покалеченный палец. Труд съемщика нелегко давался даже лучшим из рабочих. А ей необходимо доказать, что она годится для него: нельзя же проявить себя еще хуже, чем до сих пор. Ничего не оставалось, как снова сесть в повозку и надеяться