Когда Рэй Линн высадили на участке, она уставилась на «кошачьи мордочки», начинавшиеся на уровне колен и тянувшиеся выше головы. Из этих деревьев уже выжали почти все, что можно. Кто-то переставил чаши и желоба повыше, и Рэй Линн с большим трудом удалось дотянуться съемником до последней метки, чтобы снять полоску коры. Она с тревогой думала о том, сумеет ли выполнить норму, а в голове звучали угрозы Ворона. Кто-то затянул песню, а потом один за другим зазвучали выкрики, что только усилило ее беспокойство.

– Блюз!

– Время Виски!

– Муж Салли!

Они пошли уже по второму кругу, когда она выкрикнула свою кличку в первый раз:

– Смоляная Пятка!

Она взяла это имя не без опаски, тревожась, как бы оно не вызвало подозрений. Если бы ее спросили, она могла бы привести какие угодно резоны: например, вспомнить историю о солдатах Конфедерации, стоявших насмерть под шквальным огнем, или что-то в этом роде, – но пока никто, кроме Дэла Риза, ни о чем не спрашивал. Она подсекла кору и приставила к надрезу инструмент. Повертела его туда-сюда, прикидывая, под каким углом лучше воткнуть, чтобы лезвие вошло глубоко, но не слишком. Наконец, удовлетворенная результатом, отступила на шаг.

– Смоляная Пятка!

Она продолжала срезать косые полоски. Нужно попасть в ритм и держаться его, пока это не станет естественным, как ходьба. После нескольких деревьев, попробовав работать съемником под разными углами, она наконец приноровилась. Раз за разом: удар, удар, надрез, удар, удар, пока выкрики «Смоляная Пятка!» не зазвучали в более четком ритме – так, по крайней мере, надеялась Рэй Линн. Жестяные желоба тянулись под уклоном к покрытой шрамами коре, а там, где они сходились, стояли глиняные чаши, куда стекала смола. Это была система Херти, та самая, которую Уоррен ни в какую не хотел перенимать. А надо было использовать именно ее вместо устаревших коробов. До чаш смоле течь не так далеко, значит, она меньше подсыхает и ее реже приходится соскабливать. Соскобленная смола так и называлась – скобленка и в принципе тоже годилась в дело, но шла уже ниже сортом.

Рэй Линн провела рукавом по лбу, смахивая комаров, которые лезли всюду, да еще и мошка пыталась забиться в рот, в нос, в глаза. На борьбу с насекомыми уходило время. Вдалеке Рэй Линн заметила нескольких рабочих с ведрами. Это были заливщики: их обязанностью было переливать живицу из чаш в ведра. Затем ее собирали в бочки и увозили в повозках на перегонку. Смолы получалось немало: от тысячи восьмисот до трех тысяч чаш в день. Вспомнив об этих цифрах, Рэй Линн заторопилась, стараясь быстрее переходить от дерева к дереву. Небо было пасмурное, что давало передышку от солнечного зноя, но влажность висела в воздухе, и вскоре от пота защипало глаза и все царапины на теле. Однако Рэй Линн не останавливалась: каждая секунда была на счету.

В обеденный перерыв, чувствуя, как ноют и горят все мышцы, она вышла к месту сбора. Пожалуй, она предпочла бы еще поработать: время было дорого, но Баллард во время перерыва не вел счет, да и отдых все же требовался, хотя есть не хотелось.

Баллард подошел к ней.

– Тебе осталось четыреста деревьев. Если будем работать до темноты, может, и успеешь, но после обеда придется поворачиваться поживее.

– Да, сэр, – ответила она.

Четыреста! Если обрабатывать по одному дереву в минуту, можно уложиться.

Рэй Линн сняла с ветки ведро и отошла в тихое местечко, чтобы поесть в одиночестве, сидя на пне лицом к лесу. Откусила кусочек галеты и стала жевать, заставляя себя глотать. Большинство мужчин, покончив с обедом, лежали, закрыв глаза. Кто-то сразу уснул, кто-то курил, кто-то разговаривал вполголоса, это бормотание напоминало колыбельную, тихую и нежную. Рэй Линн растянулась на сосновой хвое, скрестила ноги, подложила руки под голову и стала смотреть на деревья над головой. Она заметила, что при появлении Ворона улыбки у всех пропадают, а глаза опускаются в землю и начинают разглядывать перепачканные смолой ноги или облупленные носки ботинок, напоминающие лепестки увядших без воды цветов.

Явная неловкость рабочих передавалась и Рэй Линн. Баллард же был неизменно спокоен и терпелив, и его люди не сжимались от страха, как бездомные собачонки.

Вообще-то Рэй Линн было не по себе среди мужчин. Порой они напоминали стайку школьников-переростков – такие же резкие движения и слишком откровенные проявления телесных функций. И, кажется, любой разговор между ними вскоре сворачивал на противоположный пол. Вот и сейчас она невольно подслушала такую беседу.

Один из мужчин сказал:

– Ну что, как у тебя с ней дела? Так и не простила?

Его приятель ответил:

– Она со мной не разговаривает. Все еще злится из-за того случая в баре.

– То есть из-за твоих шашней с Люсиндой?

– У мужчины есть свои потребности.

– Если ты думаешь, что Элис будет твои выходки терпеть, добром это для тебя не кончится.

Тут и там слышалось хихиканье, люди украдкой перебрасывались взглядами, настороженными и нервными. Рэй Линн опасалась, как бы кто-нибудь не попытался и ее втянуть в такой разговор: она была не уверена, что сможет его поддержать. Надо сказать, она была не единственной, кто не участвовал во фривольных беседах: Дэл Риз никогда ни о ком не высказывался в таком духе. Сидел поодаль и наигрывал на своей губной гармошке. Иногда разговор сворачивал на серьезные темы: о том, как с кем-то расправились за какое-нибудь мелкое прегрешение. Говорили о хитроумном ящике-парилке, о людях, которые выходили оттуда в ужасном состоянии, а то и умирали внутри. При одном упоминании о ящике некоторые торопливо бормотали молитву – так велик был страх перед ним.

Появились Ворон и Баллард и крикнули своим людям:

– По местам! Живо! Пошевеливайтесь!

Рэй Линн вскочила на ноги. Когда она проходила мимо Ворона, тот проводил ее ехидной ухмылкой. Рабочие разбегались, как муравьи, тянулись вереницами между деревьями. Впереди их ждал еще долгий жаркий день. Единственное, что радовало, – пряный запах хвои. Суини двинулся следом за своими людьми и вместе с ними исчез в лесу. Рэй Линн быстро добралась до своего участка, оправляя на ходу комбинезон и рубашку, все еще влажные после утренних трудов. Каждый раз, заканчивая обработку дерева, она читала коротенькую молитву.

Через час снова появился Ворон. Он ехал на своей лошади среди деревьев, кривя рот с таким видом, словно надкусил кислое яблоко. Рэй Линн постаралась отвлечься, вслушиваясь в песню, которую пел вдалеке какой-то рабочий – слышно было еле-еле, но она уловила мелодию и стала тихонько подпевать. Она