прыгает, и никто из нас не смеет рассказать ей, отчего это пошло. Нет, сэр, хотите верьте, хотите нет, а в этом Амиэле есть что-то очень странное. И еще хотел бы я знать, что он делает среди других слуг…

– Что он делает среди других слуг? – недоумевал я. – Что, черт побери, ты имеешь в виду?

– Вот поглядите, сэр, у князя ведь есть собственный повар, так? – начал Моррис, загибая пальцы. – И еще два личных лакея, помимо Амиэля, – тихие ребята, они прислуживают за столом. Потом есть кучер и конюх. Всего получается шесть слуг. Теперь смотрите, сэр: никого из них, кроме Амиэля, на кухне в гостинице не увидишь. Повар присылает все блюда откуда-то в подогретой посуде, а двух других видели только прислуживающими за столом, и они не живут в своих комнатах, хотя могут там спать. И где стоит карета с лошадьми, и где кучер с конюхом ночуют – тоже никто не знает. Понятно, что они и повар проживают где-то в другом месте. И все это загадки какие-то, сэр.

Я вдруг почувствовал совершенно необоснованное раздражение и сказал:

– Послушайте, Моррис, нет ничего более бесполезного и вредного, чем привычка совать нос в чужие дела. Князь имеет право жить так, как ему заблагорассудится, и делать со своими слугами, что ему угодно. Я уверен, он оплачивает их услуги по-королевски. И живет ли его повар в отеле или где-то еще, на небе или где-нибудь в подвале, меня не касается. Князь заядлый путешественник и, без сомнения, приобрел за время странствий особые привычки. Очень возможно, что его предпочтения в еде весьма своеобразны и изысканны. Но я ничего не хочу знать о его домашнем хозяйстве. Если вам не нравится Амиэль, держитесь от него подальше, но, ради Бога, не выдумывайте тайны там, где их нет.

Моррис посмотрел вверх, вниз и принялся тщательно складывать один из моих фраков. Я понял, что доверительных разговоров с ним больше не дождусь.

– Слушаюсь, сэр! – только и сказал он.

Меня скорее позабавил, чем рассердил серьезный рассказ Морриса о привычках Амиэля, которые тот выказывал в среде себе подобных, и когда вечером мы отправились к лорду Элтону, я рассказал кое-что из этой истории Лусио.

Князь посмеялся.

– Амиэля часто распирают чувства, которых он не может сдержать, – сказал он. – Это сущий чертенок, он не всегда может совладать с собой.

– Однако как неверно я о нем думал! – воскликнул я. – Мне казалось, что у него чрезвычайно серьезный и даже угрюмый нрав.

– Вы, конечно, знаете старую поговорку о том, что внешность обманчива? Это в высшей степени верно. Профессиональный комедиант в жизни почти всегда человек неприятный и тяжелый. Что же касается Амиэля, то он похож на меня: как и я, он не тот, кем кажется. Единственный его недостаток – склонность выходить за рамки общепринятого, в остальном он служит прилежно, и я не требую большего. А что, Моррис встревожен или рассержен?

– Ни то ни другое, – ответил я со смехом, – он просто хотел выступить передо мной в роли оскорбленной благовоспитанности.

– Ну, тогда вы можете не сомневаться, что он с чрезвычайным интересом следил за пляской посудомойки, – сказал Лусио. – Благовоспитанные господа всегда внимательны в таких случаях! Успокойте его, дорогой Джеффри, и объясните ему, что Амиэль – сама добродетель! Он состоит у меня на службе давно, и я не могу сказать ничего дурного о его характере. Он не притворяется ангелом. Странности в его словах и поступках – результат постоянного подавления природной веселости, но, в сущности, это славный малый. Он занимался гипнотизмом, путешествовал со мной по Индии. Я предупреждал его об опасности применения этой силы к непосвященным. Но – посудомойка! – о Небо! – в мире столько посудомоек! Если одна из них оказалась одержима какими-то прыжками, то в этом нет ничего страшного. Вот мы и приехали к лорду Элтону.

Карета остановилась перед красивым особняком, находившимся немного в стороне от Парк-лейн. Нас встретил внушительного роста швейцар в ливрее из красного плюша, белых шелковых чулках и напудренном парике. Он торжественно препоручил нас своему близнецу, хотя, возможно, чуть более свободному в обращении слуге, а тот отвел нас наверх с видом, словно бы говорящим: «Поглядите, до какого позорного состояния жестокая судьба довела столь почтенного человека!»

В гостиной мы увидели лорда Элтона, он стоял на коврике у камина спиной к огню. Напротив него в низком кресле полулежала элегантно одетая юная леди с крошечными ножками. Я упомянул именно ножки, поскольку именно они привлекали внимание: дама вытянула их по направлению к огню из-под юбок с оборками. В комнате находилась еще одна леди, сидевшая с аккуратно сложенными на коленях руками. С ней первой мы и познакомились сразу после того, как иссяк бурный поток приветствий графа Элтона.

– Шарлотта, позвольте мне представить вам своих друзей. Князь Лусио Риманес, мистер Джеффри Темпест. Джентльмены, моя невестка, мисс Шарлотта Фицрой.

Мы поклонились, а дама с достоинством кивнула в ответ. Это была импозантная старая дева, на ее лице застыло выражение, которое трудно описать: оно было благочестиво и чопорно, но в то же время наводило на мысль, что эта леди, должно быть, увидела однажды нечто крайне неприличное и никак не может про это забыть. Поджатый рот, круглые водянистые глаза и постоянный вид оскорбленной добродетели (чувство, которое, казалось, пронизывало ее с головы до ног) – все это усиливало первое впечатление. Невозможно было долго смотреть на мисс Фицрой, чтобы не задаться непочтительным вопросом: что именно в далекой юности нарушило ее понятия о приличиях, оставив столь неизгладимый след на ее лице? Но мне не раз приходилось наблюдать англичанок, чьи лица выражали точно такие же чувства, в особенности среди «благородных», немолодых, невзрачных и принадлежащих к «сливкам общества» дам.

Совсем иное впечатление производило хорошенькое личико молодой дамы, которой мы были представлены следом. Лениво приподнявшись со своего ложа, она задорно послала нам в ответ на приветствия ободрительную улыбку.

– Мисс Диана Чесни, – представил ее граф. – Вы, должно быть, знаете ее отца, князь. Или хотя бы слышали о нем: знаменитый Никодимус Чесни, один из крупнейших железнодорожных магнатов.

– Разумеется, я его знаю, – радостно ответил Лусио. – И кто же его не знает! Мы не раз встречались. Обаятельный джентльмен, одаренный замечательным чувством юмора и жизнелюбием, – я прекрасно его помню. Мы часто виделись с ним в Вашингтоне.

– Вот как? – улыбнулась мисс Чесни с некоторым равнодушием. – По моему мнению, отец странный человек: что-то среднее между билетером и таможенником. При разговоре с ним возникает ощущение, что он