я его слышал. Меня никогда особенно не интересовали дамы, связанные с искусством, поскольку, как и многие мужчины, я считал их произведения – будь то живопись, музыка или литература – чем-то малозначительным и недостойным внимания. Женщины, высокомерно считал я, созданы для того, чтобы забавлять, а не наставлять мужчин.

– Мэвис Клэр гениальна, – сказала леди Сибил. – И если мистер Темпест ничего о ней не слышал, то, несомненно, услышит в будущем. Я часто жалею, что так и не познакомилась с ней в те прежние дни в Уиллоусмире. Нянина глупость не дает мне покоя. «Статус» – о Боже! Как сильно она теперь возвысилась надо мной! Она до сих пор живет там. Ее приемные родители умерли, и ей достался их прелестный домик. Она купила еще земли и чудесно обустроила это место. Нет на свете более идеального поэтического уголка, чем ее Коттедж Лилий.

Я молчал, чувствуя себя словно отодвинутым на задний план из-за моего невежества в отношении дарований дамы, которую все остальные считали знаменитостью.

– Довольно странное имя Мэвис – «дрозд», вам не кажется? – осмелился я наконец спросить.

– Да, но оно ей необыкновенно идет. Она поет так же приятно, как эта птица, так что вполне заслуживает такого имени.

– А что она написала?

– Всего один роман! – с улыбкой ответил Лусио. – Но у него есть необычное для романов свойство: он продолжает жить! Будем надеяться, Темпест, что и ваше сочинение окажется столь же жизнеспособным.

В этот момент лорд Элтон, который с тех пор, как я упомянул о моей покупке Уиллоусмира, с мрачным видом размышлял о чем-то, уткнувшись в свой бокал вина, очнулся от задумчивости.

– Господи помилуй! – воскликнул он. – Не хотите ли вы сказать, что написали роман, мистер Темпест?

«Неужели он не замечал всех громогласных анонсов моей книги, которыми пестрели газеты?» – с негодованием подумал я.

– Но зачем вам это, при вашем высоком положении? – продолжал граф.

– Он жаждет славы! – пояснил Лусио отчасти ласково, отчасти насмешливо.

– Но вы и так знамениты! – недоумевал хозяин дома. – Сейчас уже всем известно, кто вы такой.

– Ах, дорогой лорд, этого недостаточно для моего одаренного друга, – ответил Лусио вместо меня, и его глаза приобрели то таинственное выражение печали и презрения, которое так часто омрачало их блеск. – Его не особенно привлекает «высокое положение», которым он обязан одному только богатству, ибо это не поднимает его ни на йоту над мебельщиком по имени Мейпл с Тоттенхэм-корт-роуд. Он стремится воспарить над такими людьми, и кто упрекнет его за это? Наш Темпест получит известность благодаря тому редчайшему качеству, которое называют Гениальностью. Ему принесут славу возвышенные мысли, поэзия, благородные устремления и пророческая способность читать в сердцах людей. Другими словами, он станет известен силой пера, способностью ниспровергать царства, как карточные домики, и водружать на головы королей дурацкие колпаки. Обычно только неимущие бывают наделены этой неподкупной силой, независимостью действий и безразличием к чужим мнениям. Богатые только тратят деньги или копят их. Но Темпест хочет соединить в своем лице две непримиримые силы: гениальность и богатство, или, иначе говоря, Бога и мамону.

Леди Сибил повернулась ко мне, и на ее прекрасном лице отразились сомнение и удивление.

– Боюсь, – сказала она с полуулыбкой, – что требования общества будут отнимать у вас слишком много времени, мистер Темпест, и помешают вам в дальнейшем писать книги. Помнится, вы как-то сказали, что собираетесь опубликовать роман. Я полагаю, раньше вы были – я имею в виду, первоначально – профессиональным писателем?

Меня охватила странная вспышка гнева. «Первоначально» был писателем? А разве я им не остался? Неужели все, что у меня есть ценного теперь, – это моя чековая книжка? «Первоначально»?! Да ведь я до сих пор был не настоящим писателем, а только литературным поденщиком, наемным работником с Граб-стрит, которого время от времени привлекали к написанию заказных статей на любую тему и платили по нищенской ставке. У меня не было никаких шансов когда-либо подняться с этой самой низкой и самой грязной ступени литературной лестницы.

Я почувствовал, что краснею, потом – что бледнею, и увидел, как Лусио пристально смотрит на меня.

– Я писатель, леди Сибил, – сказал я наконец, – и надеюсь, что вскоре докажу всем свое право на признание в качестве такового. «Писатель», по моему мнению, – титул более завидный, чем королевский, и вряд ли какие-либо требования общества удержат меня от занятий литературой, которые я считаю самыми важными в мире.

Лорд Элтон беспокойно заерзал на стуле.

– А ваши родственники, – спросил он, – ваша семья – они тоже литераторы?

– Никого из членов моей семьи уже нет в живых, – ответил я несколько натянуто. – Мой отец – Джон Темпест из Рексмура.

– Ах вот оно что! – и лицо графа заметно просветлело. – Боже мой, Боже мой! В старые добрые времена я частенько встречался с ним на охоте. Вы принадлежите к прекрасному старинному роду, сэр! Темпесты из Рексмура пользовались уважением и отмечены в хрониках графства.

Я ничего не ответил, чувствуя легкое раздражение, хотя и не мог толком объяснить его происхождение.

– Остается только удивляться, – начал Лусио мягко и плавно, – зачем вы, потомок знатного английского рода (а это явный повод для гордости!) и, кроме того, обладатель крупного состояния, способного поддерживать соответствующее вашему высокому происхождению положение, – зачем вы вступаете в борьбу за какие-то литературные лавры? Ваши амбиции слишком скромны, Темпест! Вы восседаете на целой горе банкнот и золотых слитков, за спиной у вас блестящая слава предков, отмеченных в хрониках графства, а вы стремитесь к литературным лаврам! Фи, мой милый! Вы только унижаете себя этим желанием вступить в круг бессмертных!

Его сарказм не остался незамеченным, и я, видя, что он по-своему защищает ценность литературы по сравнению с положением в обществе и богатством, почувствовал к нему благодарность и несколько успокоился.

Граф, напротив, выглядел несколько раздраженным.

– Все это превосходно, – заметил он, – но, видите ли, это совсем не то же самое, как если бы мистер Темпест был вынужден писать ради заработка.

– Можно любить свой труд ради него самого, а не по необходимости им заниматься, – вмешался я. – Вот скажите, к примеру, мисс Мэвис Клэр, о которой вы рассказывали, – она вынуждена писать?

– Все, чем владеет Мэвис Клэр, заработано ее трудом, – ответил лорд Элтон. – И я полагаю, что если бы она не писала, то умерла бы с голоду.

Диана Чесни рассмеялась.

– По-моему, ей теперь совсем не грозит голодная смерть, – заметила она, сверкнув карими глазами. – Она ведет себя очень гордо: разъезжает по парку на лучшей коляске, запряженной лучшей парой лошадей во всей Англии, и