горизонте, но даже тут в воздухе ощущался резкий привкус загрязнения атмосферы – как будто лижешь рукоятку ножа.

В какой-то момент мы проезжали крупный водоем, окруженный зеленой долиной. На берегу с нашей стороны стояли двое мужчин и мальчишка лет восьми в одинаковых вощеных костюмах и желтых резиновых сапогах по колено. Каждый сидел на складном стульчике с удочкой и, не отрываясь, смотрел в одну точку – туда, где леска погрузилась в озеро. Все трое сидели почти неподвижно.

– Как это жестоко, – сказал Арт. – Могу поспорить, что мальчишке наобещали улов.

Я не была так уверена. Все трое увлеченно, пристально за чем-то следили. Но Арт отчасти был прав – мальчишка не застал тех дней, когда можно было просто взять удочку и поймать рыбу. Может, они надеялись выловить какой-то другой трофей из этого ядовитого супа.

До сада мы доехали даже быстрее, чем думали. Я надеялась, пока там малолюдно, тихо полежать под шепот ветра, колышущий листья. Не знаю, как я вообразила, что в субботу никому в округе не придет в голову устроить пикник.

Декоративный сад скорее напоминал протяженный газон на заднем дворе дома-усадьбы Кроукрук Холл. Трава, напичканная добавками и ядовито-зеленая, окаймляла изгородь из древних деревьев, корявых и узловатых, почти окаменелых, повидавших на своем веку много бурь. Они протягивали ветви к небу и снова их опускали, растопырив, словно танцевали, ожидая погребения.

В тот день склон газона, как яркое лоскутное одеяло, пестрел покрывалами и распластавшимися на них людьми. Парочки рассеянно сплелись ногами и руками, а родители гонялись за неугомонными ползунками и детишками, чтобы те не забрели в чащу леса. Младенцы лежали навзничь под кружевными зонтиками, как прибрежная галька.

Столько людей. И каждый… проживает свою жизнь. И все они счастливы и беззаботны, а смех льется свободно, словно горная речка. Интересно, видят ли они, что мы от них отличаемся. Мне казалось, что мы двигаемся, точно роботы.

Давно я не устраивала пикников на свежем воздухе. Последний раз полтора года назад, когда мы с Люком ездили в похожий дом-усадьбу; назывался он Гибискус Холл. Я все помню, будто это было вчера. Люк устроил мне сюрприз – корзинку, доверху набитую всякими лакомствами к чаю: кексами, булочками, сыром, ягодами, пивом; и, сидя на лужайке, мы все это съели. Мне даже не нужно было улыбаться – он и так знал, что я чувствую. На мне тогда были шорты, и травка щекотала ноги, как будто подо мной шевелился пушистый зверек. Мы почти не разговаривали, просто лежали; шли часы, и все, что было за границами сада, стало полузабытым страшным сном.

Потом я вспоминала оба эти пикника, только один из них уже казался мне вымыслом. Хотя какая разница? Мы с Люком были вместе так же, как я потом была с Артом. Я отлично помню оба дня. И обе версии меня. А вот какими они мне запомнились – это уже вопрос восприятия. Но я и не возражаю. Я всегда могу погрузиться в воспоминания и без слов смотреть на бегущие над головой облака, как будто наблюдая ход времени с какой-то недосягаемой высоты.

В общем, мы с Артом просочились сквозь массу тел и сразу за контейнерами для раздельного сбора отходов наконец-то нашли заросший травой островок. Как и положено на любом пикнике, я припасла слишком много всего, и когда мы разложили содержимое на траве, стало очевидно, что я набрала неприлично много еды на двоих. По большей части это были одобренные в «Истон Гроув» фрукты, ягоды, салат и овощи, но я не удержалась и от баловства – взяла чипсы, печенье и даже выпекла шарики с какао, но под полуденным солнцем они моментально сплавились в один бесформенный ком.

Не знаю, то ли под теплыми лучами солнца, то ли вздохнув свободно, потому что прием у Фии с Нейтаном закончился, я ощутила небывалую легкость. Арт тоже оживился, и тут я внезапно для себя осознала, как сильно я его хочу. Точь-в-точь как на первых свиданиях, когда каждое прикосновение еще такое волнующе нерешительное. Я любила его. Тут не могло быть никаких сомнений. Вот только возникали смешанные чувства: когда ты чем-то обладаешь и желаешь этого, но все-таки это не совсем твое.

Когда мы кончили пировать, Арт стащил туфли с носками и растопырил пальцы ног. Они торчали из-под брюк-слаксов, какие-то до нелепости голые. Нагнувшись, он снял с меня кроссовки, и теперь мы оба сидели босые. Он отодвинулся назад и уперся ступнями в мои ступни, как будто мы шагали по воздуху. Я подогнула колени, наклонилась к его ступням и пропустила обе пятерни ему промеж пальцев, легонько ими вихляя. Арт неуклюже дернулся и отскочил, выпалив:

– Что ты делаешь?

Я на секунду замечталась и совсем забыла, что не всем людям нравится, когда их без спроса трогают за ноги.

Я снова соединила наши ступни на покрывале, и вуаля – равновесие восстановлено. Какое-то время мы сидели молча, но мне было приятно наблюдать за тем, как Арт рассматривал семьи вокруг, и на губах его еле заметно играла улыбка. Правда, немного погодя я поняла, что он смотрел не на них, как я думала, а уносился в полете фантазии куда-то далеко, куда мне не было ходу. Нет уж, так не пойдет.

– О чем думаешь?

Он обернулся на меня с улыбкой; наверное, недалеко ушел.

– Я все думаю о книге.

– О чем она, эта большая вещь?

Он вздохнул и оперся на локти.

– Сложно объяснить.

– А ты попробуй, у нас весь день впереди. – Я кинула ему на колени клубнику.

Он помедлил, рассматривая этот ярко-красный всполох, упавший ему между ног.

– Ну, она про одного мужчину. Который что-то ищет, но никак не может найти.

– А что он потерял?

– Он сам не знает.

Арт чуть слышно засмеялся.

– Проблема в том, что я, когда садился писать, и сам не знал, чего он ищет; так что я в тупике. А еще, чем дальше я пишу, тем больше мне кажется, что это все про меня.

Он впился зубами в клубнику, высосав из нее весь сок. В этом его откровении я не увидела ничего такого страшного или неожиданного.

– Но ведь так и должно быть?

Он покачал головой, нахмурив брови.

– Я в первый раз берусь за серьезную вещь. Все мои прошлые книги были завязаны на сюжетных поворотах, зацепках, интригах. Приключения маленького человечка. Я их пишу, потому что они хорошо продаются. Но эта книга определит меня как автора. Составит мое наследие. История, которая меня переживет и будет жить как память обо мне.

По-моему, Арт, сам того не понимая, именно поэтому и писал о себе. Может, все совсем иначе, когда ты изливаешь душу в словах, и