– Как ты мог, у тебя была всего одна задача!

Он снова усмехается и убирает у меня из уголка рта прилипший волос, заправляя его мне за ухо. И это теперь самый аккуратный волос у меня на голове.

Холодок на моей руке, появившийся после того, как Фредди отпустил меня, и резко исчезнувший физический контакт настолько ощутимы, что я еле сдерживаюсь, чтобы не потянуться за ним. Открыв наконец глаза, я чувствую, что из моей многострадальной головы наконец вытащили боевой топор викинга, и только теперь замечаю, что сегодня на Фредди нет красного мундира с белым ремнем. Хотя вид у него все равно очень парадный: идеально выглаженная белая рубашка и серые классические брюки. Интересно, у него есть хоть одна пара джинсов или футболка? Сидел ли он когда-нибудь в пижаме на диване, поглощая остатки пиццы? Слегка взъерошенные каштановые кудри, все еще влажные после душа, – единственная его часть, которая не выглядит взятой прямиком со страниц какого-нибудь каталога. Рукава рубашки у него закатаны, и я отмечаю, как сквозь молочную кожу проступают вены, когда он встает, уперев кулаки в бока.

– Ты куда-то собираешься? – спрашиваю я, потому что выглядит он так, словно идет на бизнес-встречу или на свидание с какой-нибудь роскошной важной дамой, которая еженедельно закупается продуктами в «Харрэдсе» [24].

Вместо ответа Фредди наклоняется, чтобы поднять спортивную сумку, набитую деньгами, и закидывает ее на плечо с такой легкостью, что можно подумать, будто она пустая.

– Я стоял утром на посту в половине девятого, и, когда я обычно вижу, как ты торопишься на работу, я знаю, что время где-то около девяти. А сегодня у меня спина уже начала болеть, а тебя все не было. Так что, когда ты наконец появилась, я понял, что ты опаздываешь, и вспомнил, как ты говорила, что твой босс наказывает тебя, ну и подумал, что тебе может потребоваться помощь… с привидениями…

Он кивает на сумку у себя на плече и смущенно замолкает.

Я даже не знаю, с чего начать. С того факта, что он каждое утро ждет меня, стоя на посту? Или с того факта, что он запомнил наш разговор про подземелье? Или с того, что он пришел помочь мне, чтобы я не боялась? В отдалении я вижу, как Боб закрывает главные ворота, выпроваживая немногих задержавшихся и отлавливая тех, кто пытается уйти с пушистыми наушниками аудиогидов на ушах.

– Я не уверена, что ты понимаешь, во что ввязался. Ты, может, и бравый солдат, но я не буду держать тебя за руку, когда привидение попробует взять за другую. Говорят, там обитает маленькая девочка. Кто-то из пресс-службы слышал однажды, как она поет, – смеюсь я. Его глаза округляются совсем немного, но я замечаю. Честно говоря, мне хочется быть с ним серьезной. Хочется спросить у него про вчерашний вечер, о том, зачем он пригласил меня туда, а сам исчез, стоило мне почувствовать себя с ним комфортно.

Вот только… Думаю, я уже знаю ответ. Ради всего святого, он меня фотографировал для «Тиндера»! Человек, который хочет меня для себя, так не поступил бы. Фредди мне просто друг. И то не факт, если вдуматься, поскольку я все еще почти ничего о нем не знаю. И чем скорее я смирюсь с тем, что я его не интересую, тем лучше. Как может мужчина, который выглядит так, будто только что вышел со съемочной площадки голливудского фильма, проявить романтический интерес к такой, как я? Я своя в доску. Я всегда была своей в доску.

– Как интересно! Надеюсь, она любит «Металлику» или, может, «Айрон Мейден». Тогда я показал бы ей мою воображаемую гитару.

Теперь моя очередь глаза закатывать. Очевидно довольный своей шуткой, он шагает вперед с сумкой денег через плечо. Когда я отстаю, он кричит сквозь толпу:

– Ты идешь? Или мне придется самого себя за руку держать?

– Не буду я держать тебя за руку! – ору я в ответ и бегу его догонять, стараясь не обращать внимания на похмелье, которое не совсем еще улетучилось.

Когда я в конце концов догоняю Фредди, он на меня не смотрит, но вместо этого достает из кармана маленькую упаковку таблеток и дает мне. Это обезболивающие.

– Я подумал, тебе может пригодиться.

Поблагодарив его, я проглатываю две таблетки прямо так, без воды, настолько мне не терпится унять боль.

Нет худшего времени идти по Тауэру, чем сейчас. Потоки сотрудников спешат домой по подъемному мосту, на который мы как раз заходим, и любопытные глаза смотрят на Фредди. Ладная фигура и манеры диснеевского принца превращают его в магнит для томных взглядов и ревнивых поглядываний. А потом эти взгляды естественным образом переходят на меня, и с каждым взглядом я все больше понимаю, что по сравнению с ним выгляжу блекло: на лице у меня, без сомнения, читаются остатки вчерашней ночи, волосы выглядят как бездомная кошка, вцепившаяся мне в голову, и, как всегда, неуклюже громоздкое тело. Не толстое, не худое, просто масса длинных конечностей и рыхловатой плоти. Чтобы сохранить лицо, я машу каждому встречному и вежливо улыбаюсь, но с каждой группой, мимо которой мы проходим, я инстинктивно начинаю потихоньку отставать от Фредди, пока между нами не образуется комфортное расстояние.

Однако больше всего меня беспокоит мысль о камерах. Бифитеры, включая моего отца, любят шутить на своих экскурсиях, что им не приходится переживать, как бы их детки не ушли куда-нибудь тайком и не занялись там чем-то нехорошим.

– Мало того, что у них у всех отцы – отставные старшие сержанты, – всегда добавляет в конце тура мой отец с хитрой усмешкой, – у них еще есть тридцать два отставных старших сержанта – крестных в соседях, а мимо них ничего не проходит. Даже если они что-нибудь и пропустят, камеры охватывают буквально каждый дюйм от Белой башни до станции метро «Тауэр-Хилл», и детки непременно попадутся. Так что, даже когда нас тут нет, можно гарантировать, что их кто-нибудь да увидит – и расскажет тебе, где они, что на них надето, с кем они, когда пришли домой и что ели на завтрак.

Для моего отца, который в прошлом году видел меня больше, чем за первые двадцать лет моей жизни, я есть и всегда буду восьмилеткой. Я полагаю, тот факт, что я ни разу не сбегала ни на вечеринки, ни с мальчиками, значения не имеет, потому что теперь, если кто-нибудь вдруг застает меня в