Альтаирка кивнула, поджав губы, и отодвинула простынку так, чтобы открыть доступ к ране на боку. Довольно серьезной ране с неровными краями. Интересно, чем это ее так? Пришлось еще раз обработать, прежде чем шить. Получилось, конечно, кривовато, но явно лучше, чем если бы она зашивалась сама.

Похоже, я перенапрягся, стараясь наложить аккуратный шов. Все-таки, базовый курс полевой медицины был ох как давно. Стоило мне завершить манипуляцию, как перед глазами все поплыло, и бело-черные плиты пола как-то очень резко оказались прямо перед лицом.

Никогда не любил сны. Совершенно дурацкое состояние, когда сознание всерьез верит в то, что происходят совершенно невозможные вещи. Помнится, одна подруга в юности сказала, что сны мне не снятся из-за отсутствия воображения. Я тогда сильно обиделся. Хотя, может быть, это, и правда, так. Ей видней, она художник, ну, точнее, училась на художника. Но сны я все-таки иногда вижу. Редко, но бывает. И это всегда какая-то фантасмагория. Я то карабкаюсь по огромной подушке дивана, и она в какой-то момент начинает на меня падать, то стреляю из винтовки, а курок не нажимается. Но чаще всего это несущаяся на бешеной скорости машина. Я пытаюсь притормозить, но тормоз неисправен, и я все жму и жму на бесполезную педаль. От психолога я слышал, что причина в избытке внешнего давления и гиперответственности, мол, я боюсь потерять контроль над ситуацией, и подсознание моделирует мои страхи в сновидениях. Он тогда сказал, что нужно учиться отпускать ситуацию и жить, прислушиваясь к собственным желаниям. Что ж. Отличный план для кадрового офицера. Спасибо, док. Хорошо, что обязательные ежеквартальные курсы психотерапии отменили пару лет назад.

Но в этот раз сон был другим. Я плыл под водой совершенно свободно, без акваланга, быстро, как рыба, и при этом мог дышать. В душе разливалось спокойствие и одновременно бурлила звонкая радость. Эйфория. Экстаз. Солнечные лучи пронзали толщу воды, будто гигантские полупрозрачные деревья, растущие вверх ногами, а я играл между ними в салки с маленькими стайками ярких разноцветных рыб. Мне было хорошо и свободно. Теплая вода мягко ласкала тело, а мама трепала по щеке и звала просыпаться в школу. Но еще рано. Можно поспать. Так хорошо, зачем куда то идти?

— Просыпайся, дорогой.

«Чей это голос?» Я пытался сфокусировать зрение. Наконец, получилось. Около меня сидела Мэри и смотрела полными грусти глазами. Откуда она тут? Во рту пересохло, но я смог кое как выговорить:

— Это ты, родная? А где Лиза?

— Ты подвел нас, Петенька, — Мэри все так же печально смотрела мне в глаза. — Мы все погибли из-за тебя. Ты был далеко, а должен был быть рядом. Ты обещал.

Неожиданно она ударила меня по лицу. И еще раз.

Я заорал.

— Нет! Нет! Я не хотел!

Но удары продолжались.

— Очнитесь, мистер Хромов! Немедленно очнитесь! Вам нельзя дальше спать. Необходимо подвигаться, иначе цереброконвалитин не подействует.

Сознание рывком вернулось. Еще один удар по лицу. Не сильный. Скорее, шлепок. Я открыл глаза и промычал что-то вроде того, что я уже не сплю.

Я лежал на полу медотсека, а надо мной склонилась Таката. В ее огромных глазах явно читалось беспокойство. Попытавшись приподняться на локтях, я обнаружил, что лежу на импровизированном матрасе, и под головой сразу две подушки.

— У меня не хватило сил поднять вас на кровать. Так что, пришлось выкручиваться, — ответила Таката на мой невысказанный вопрос. — Голову вам разбило знатно. Я вколола фобеторин, так что, еще некоторое время могут быть странные ощущения. Ну и нейроингибиторы тоже пришлось ввести. При такой травме без них никак, сами понимаете, — она пожала плечами, будто извиняясь.

— Долго я так провалялся?

— Не очень. Семьдесят три минуты. На восемь дольше положенного. Я уже собиралась воспользоваться дефибрилятором. Оказывается, он есть в аптечке. В инструкции написано, что пребывание в бессознательном состоянии более часа после инъекции может иметь необратимые последствия. И вам нужно двигаться и думать.

— Думать? — не понял я.

— Да. Требуется активный мыслительный процесс для восстановления функционала поврежденной коры мозга, — с какой-то неожиданной радостью ответила она. — Такую инструкцию дал автодок. У него автономное питание, я нашла его блок в одном из шкафов. Надо было сразу поискать. Не пришлось бы шить рану.

Я аккуратно поднялся, подсознательно ожидая новой вспышки боли в затылке. Но нет. Никаких неприятных ощущений. Наоборот, в голове, да и во всем теле царила приятная легкость.

Таката сидела на полу, подобрав под себя ноги и сложив руки на коленях.

— Вам нужно походить и размяться, мистер Хромов, а заодно расскажите мне что-нибудь интересное. Например, что произошло, и кто такая Мэри?

Я последовал совету альтаирки и прошелся по медотсеку. Кругом был бардак со следами спешного бегства, шкафы раскрыты, половина их содержимого рассыпана по полу. Оба пистолета, кстати, так и лежали на хирургическом столике ровно там, где их оставили.

Я сделал несколько взмахов руками, все работало, прикоснулся к затылку и обнаружил там крупную фиксирующую повязку почти на всю заднюю часть головы с аккуратным ремнем через лоб.

— Что произошло… — задумчиво начал я. — Ну, из того, что я помню, это бой с догоняющими нас корветами и эсминцами. Нам, кажется, удалось повредить два корвета и навязать бой эсминцам, заставив их уйти с курса преследования. А вот сбежать не получилось. — Я напрягся, вспоминая, что же именно произошло, но ответом была звенящая пустота. — Каким-то образом на корабль ворвалась абордажная группа и повредила двигатель. Помню, что дал всем приказ покинуть корабль, что сам остался на мостике. Потом все как в тумане. Очнулся в заваленной обломками раздевалке… А вы, мисс Таката, как тут оказались?

Альтаирка некоторое время молчала, внимательно изучая меня, чуть склонив голову набок. А потом- будто приняв для себя какое-то решение, тихо сказала.

— Со мной-то как раз все просто. Я, как вы помните, была в камере, потом погас свет, а дверь открылась. Когда я вышла, штурм был уже окончен, кругом темнота, ничего не работает. Я искала спасательную капсулу, но на нижней палубе все были уже использованы. Решила подняться выше и найти путь в центральную часть корабля, но там все оказалось завалено, не пройти никак, так что, пришлось возвращаться. Когда я шла мимо двигательного отсека, напоролась на оставленную абордажниками мину. Повезло, что не сильно задело, — она кивнула, указывая подбородком на рану, — нашла медотсек ну и, собственно, все.

— А пистолет?

— Нашла в одном из коридоров. Видимо, уронил кто-то в горячке.

Что-то мне в ее рассказе не нравилось, но смысла придираться не было. Правду она говорит или врет, какая разница. Флот разгромлен. Мой корабль, считай, уничтожен, судьба команды неясна, и, в лучшем случае, нас ждет скорая смерть, когда реактор, наконец, пойдет вразнос без контроля корабельного искина, а это не более двадцати часов.