– Единый Магический Путь – столь необыкновенная редкость, что мы привыкли считать его вымыслом. Но видите: наши эксперты уверены в подлинности. В случае смерти одного из креадоров Путь остается невостребованным до тех пор, пока второй не найдет себе нового товарища. Но по закону – убийца лишается абсолютно всех магических атрибутов. Нет худа без добра: считайте, что вашему выпуску повезло, Фиджи: передайте уведомление о Магическом Пути паре. Есть у вас пара на курсе? Наверняка хоть одна должна быть! Только контролерам я бы не стал давать – лишние мучения.

– А если таких нет? – нейтральным тоном спросил Ральф.

– Это странно: все-таки две девушки и трое парней, в замкнутом пространстве, столько лет… Ну да – вам, как куратору, виднее. В этом случае я не знаю, как поступить. Редкость, не сталкивались. Тогда пусть лежит до лучших времен.

Ральф захлопнул шкатулку и убрал ее на дно чемодана. Потом посмотрел в окно.

Все студенты вчера прошли коридором Забвения. Так положено – древняя традиция. Если существовали узы, они должны сгореть, чтобы не причинять страданий, ведь креадоры больше не увидятся. Если среди выпускников есть контролер – он в первую очередь обязан пройти коридор Забвения, чтобы былые привязанности не мешали ему вершить справедливый суд.

А вот как быть с обладателями Единого Магического Пути? Нужно ли прогонять их коридором или следует сделать исключение? Нигде этого не написано. Ведь Путь – редкость. Легенда.

Впрочем, это совершенно неважно: на их выпуске нет обладателей Единого Магического Пути.

– Он ее недостоин, – прошептал Ральф, видя, как Даймонд Баум идет по двору с чемоданом. – Он ее недостоин!

Я стала доверять интуиции. Должность контролера способствует этому.

Не люблю вагоны-рестораны.

В них неуютно. И кажется, что весь мир смотрит тебе в рот.

Впрочем, за пять лет работы контролером я привыкла, что все вокруг смотрят на меня снизу вверх, особенно креадоры. Меня боятся, передо мной заискивают, часто пытаются понравиться. Мужчины иногда даже рискуют назначить свидание. Но достаточно лишь напомнить, кто я и кто они, и все попытки сблизиться сейчас же прекращаются.

Раньше меня называли фейри, теперь зовут – Неумолимая. Хотя никому пока не приходилось молить меня о пощаде или снисхождении. Я стараюсь быть справедливой и всегда приходить на помощь. Неумолимая – всего лишь статус.

Посетить вагон-ресторан меня заставил только голод, поскольку пришлось отказаться от ужина, слегка даже обидев радушного, благодарного хозяина и его гостеприимную жену: я торопилась на поезд. Мир, из которого я уезжала, поразил прекрасными зданиями: величественными дворцами с колоннами и арками, храмами с великолепной росписью и площадями, выложенными мозаикой. Даже обычные улицы были до того разнообразны, уставленные нарядными домами и украшенные фонтанами, что мне не хотелось покидать это место. Понимаю беспокойство креадора, который вызвал меня из-за угрозы войны: страшно терять такие произведения искусства. Он боялся, не происходит ли в его мире утечки маны. Предполагал, что мог недосмотреть и не заметить брешь. Но нет – к счастью, и для мира, и для хозяина, он ошибся. Причинами надвигающейся войны оказалась простая человеческая жадность. И нам вдвоем удалось в короткий срок решить эту проблему, заняв людей делом и напомнив об их обязанностях. Мы всего лишь создали ложную угрозу эпидемии, и человечество бросилось заниматься другими вещами. Война была забыта.

А сейчас – еще пара ложек душистого супа, и будет забыт голод. Кормят в этом движущемся доме хорошо, и я даже готова смириться с казенной обстановкой вагона, хотя предпочла бы спокойно посидеть в купе. К счастью, здесь почти нет посетителей, только за столиком в дальнем конце сидит мужчина и пьет кофе.

Незнакомец молод – не больше тридцати лет. Но виски уже седые. И на его черных волосах это смотрится даже благородно. Я успеваю заметить, что он красив, умен, судя по выражению лица, и широк в плечах. И вспоминаю, что у меня давно не было мужчины. Так давно, что я, кажется, забыла об их существовании. Креадоры – не в счет, они лишь деловые партнеры. Остальное – за скобками.

Не положено.

Красивый брюнет с седыми висками поднимает взгляд от чашки с кофе. Пронзительный взгляд. А глаза у него почти черные. Мне кажется, когда-то я уже видела такие – в другой жизни.

Я отвечаю на взгляд, а потом встаю и направляюсь к выходу. На пороге оглядываюсь.

Мужчина все так же с интересом смотрит на меня.

Покидаю ресторан.

Я всегда покупаю билет в одноместное купе для ВИП-персон, положено по рангу. Хотя мне абсолютно все равно: плюшевый диванчик, как здесь, или жесткая полка, как в обычном вагоне. Не люблю только общество соседей.

Войдя к себе, некоторое время стою, прислонившись спиной к двери. Я абсолютно спокойна. Сердце размеренно бьется, колеса постукивают в такт. Поезд везет меня к Третьей Узловой, оттуда я прямиком направлюсь в Лигу, чтобы отчитаться о проделанной работе. Возможно, получу следующее задание.

Но сейчас – я знаю это – за дверью купе уже стоит широкоплечий брюнет. Он пришел ко мне. И я не собираюсь возражать.

Повернувшись, резким движением отправляю выдвижную дверь в паз.

Мужчина здесь, замер у окна и ждет. На нем темная рубашка в рубчик – мягкий вельвет… Светло-серые джинсы. Спортивные туфли.

На руке нет ни кольца, ни татуировок, принятых в некоторых мирах, которые могли бы указывать на семейный статус.

Кивком пригласив его зайти, отступаю внутрь.

Шаг – и он в купе. Дверь закрывается, замок защелкнут.

Говорят, что я не выгляжу на свои двадцать восемь. Возможно. Но в душе мне все тридцать пять. Не знаю, почему так. Трагедий и страшных потрясений в моей жизни не было – не считая смерти родителей, но это лишь отголосок далекого детства. Моему гостю двадцать девять, я сейчас четко вижу это. Но в глазах у него какая-то грусть, которая тоже делает его старше.

– Могу я узнать ваше имя?

У него приятный, глубокий, бархатный голос. Мой любимый тембр. Кажется, я слышала его раз сто. Но это не так: мы совершенно незнакомы.

– Это так важно?

Вынимаю единственную шпильку из волос. Они рассыпаются по плечам. Зачем терять время.

Мой гость подходит и берет меня за плечи. А потом целует – неожиданно нежно, словно у меня не губы, а лепестки роз. Во мне что-то откликается – забытое, как любимая старая сказка. На мне деловой костюм – пиджак и юбка. Почему-то я никогда не ношу брюки: не люблю. Гость расстегивает пуговицы на пиджаке, а затем и на блузке. Все это – не отрываясь от моих губ. Тепло, возникшее где-то под ложечкой, медленно разливается по всему телу. Закончив поцелуй, он поднимает мой топ и усаживает меня на диванчик. Встав на колени, начинает целовать мою грудь.