— Я?! — растерялся от неожиданного вопроса Александр. — Конечно… розы, и эти, как их… ромашки полевые, вот. — Тоже на русском ответил Александр.

— Оу, вы сказали… ромашки? — Садовник, склонив голову, на секунду задумался. — Ромашки… ромашки… — в начале медленно, как бы считывая откуда-то информацию, вспоминая, продолжил. — Это… из рода «Матрикариа», кажется… Да, правильно, «Матрикария чамомила» это лекарственные, «Чамомила суавеоленс» это пахучие. А вы говорите о ромашке полевой… Да! Её у вас еще называют невяницей, поповником, романком… Так, нет? — Радуясь, что вспомнил эту группу, разулыбался садовник. — Эти цветы встречаются в Европейской части России, ещё растут и в Сибири, и на Дальнем Востоке… Если правильно я вспомнил. Так, нет?

— Да, наверное. Очень пахучие такие цветы, с белыми лепесточками… У нас ещё на них влюбленные иногда гадают: любит не любит.

— А, знаю-знаю: любит не любит, к черту прижмет. Слыхал.

— Нет, не так, — живо поправил Санька. — Любит не любит, плюнет-поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлёт. Так у нас говорят.

— Оу, да! Да-да, правильно! Очень красивый фольклор. Здорово. Я перепутал! Правильно, — к сердцу прижмет. К сердцу… Это надо запомнить. С белыми лепестками они. Истинно, пожалуй, русские цветы… Красивые стойкие и запашистые. Так, да?

— Точно.

— Ну что ж, отлично, молодой человек! Значит, их вот, и мой голос в придачу, вы и получите. Только, пожалуйста, молодой человек, я вас очень прошу, поторопитесь с этим… Мне очень уж хочется увидеть планету в музыке и цветах, причём, при моей жизни. Хорошо? Слышите, Гейл? И вовремя об этом дайте мне знать! Кстати, Гейл, у меня возникла хорошая идея, а пусть наш гость распишется в большой Книге Почётных Гостей, а? Как ты думаешь?

— Ой, здорово! — Гейл, как девчонка захлопала в ладоши. — А это можно? Она же для первых лиц предназначена…

— Ну подумаешь, нарушим разочек этикет… — старик заговорщически хихикнул. — Я думаю, ничего страшного, не накажут старика. А вдруг, мы, да и угадаем… И станет наш гость когда-нибудь президентом. А у нас уже его и автограф есть. Мы первые! Мы — опередили! А, молодой человек?..

— Не надо ничего из-за меня нарушать, — запротестовал Смирнов.

— Нарушим! — по-мальчишески воодушевляясь идеей, решительно заявил садовник. — Сейчас организуем. — Бодро закончил он, поднимаясь, вновь становясь совершенно серьезным, взрослым, не сказать чопорным. — Спасибо вам, сэр! Спасибо, Гейл, за нашего гостя! Такого интересного собеседника у меня давно не было, если не сказать «ещё»… Мне очень приятно было с вами побеседовать, юноша, очень, и музыку чудесную послушать, но… — старик улыбнулся. — Цветы, извините, зовут. Гармония требует. Идти нужно старому цветоводу… Готовиться… уступать дорогу молодым. Двадцать первый век, господа, действительно уже двадцать первый!.. До свидания! До встречи!

Чуть ссутулившись, мягко ступая, садовник, вождь кяманчей, быстро вышел.

— Интересный дедуля, умный и, кажется, всё понимает, — заметил Смирнов.

— Да, он очень умный человек и очень-очень добрый… — глядя вслед, кивнула Гейл.

— Он скорее похож не на садовника, а на вождя племени кяманчей. Я такого в кино где-то видел. Он из индейцев, да, Гейл?

— Он? — переспросив, Гейл неожиданно весело рассмеялась. — Нет, он не из индейцев, хотя, такой же мудрый. Это и есть наш посол.

— Это ваш посол?! Вот ёлки-палки… — Вскакивая, воскликнул Александр по-русски, но, спохватившись, опять перешел на английский. — А я подумал, что… и разговаривал с ним как с…

— Нет, всё было хорошо, Саша, — перебила девушка. — Всё нормально. И он хороший человек, мой дядя, он умница, он всё понимает.

— Он ещё и ваш дядя?! — ещё больше изумился Александр.

— Да, он брат моей мамы.

— Умм!.. Всё, мне уже пора домой! В часть, в часть. — Заторопился Александр. — Увольнительная заканчивается.

— Так быстро! А оранжерея?

— Это в другой раз, Гейл. Мне уже нужно идти, а то я уже тут такого наговорил…

— Нет проблем, Саша, всё было очень хорошо. Я понимаю, и не могу вас задерживать, только, если вы не против, мы сейчас пройдем в большой Зал Приемов, там вы оставите свой автограф, если не возражаете… в книге наших особо почетных гостей. Пожалуйста! Хорошо?

— Я?!

— Да, так и господин посол сказал. Таких гостей, говорит, у него ещё не было. Вот. Слышали же.

— Ну, если…

— Надо, надо. Обязательно!

— Если надо. Только на минуточку.

Книга для почетных гостей была заполнена где-то на одну треть, как показалось Александру. Правда книга была таких больших размеров, такой толщины и с такой необычной на цвет и на ощупь бумагой — наверное, рисовая, почему-то подумалось Александру — какой он не видел нигде и никогда, и не представлял даже, что такие огромные книги вообще могут быть. И весу в ней, судя по размерам, должно быть не меньше нескольких килограммов. «Тяжёлая книга, тяжеленная», пряча удивление, отметил про себя почётный гость. Две толстые обложки, одна на другой, мягкие и гладкие, как книга в книге, в ларце или дипломате. Тонкие пергаментные или пластиковые, полупрозрачные листочки отделяли ещё чистые или уже заполненные страницы.

Выделяясь тиснёным гербом и надписью, книга величественно и торжественно возлежала на специальной, под неё сделанной небольшой кафедре, почти как музыкальный пюпитр, но красивой и устойчивой. Можно было облокотится даже, так прочно она выглядела. Смирнов убедился в этом, когда, прилежно, как в школе, склонив голову на бок, писал. Перед его чистой ещё страницей, он мельком увидел, была запись — умереть не встать! — Александр был просто поражен — Рея Чарльза. Да! Того самого, Рея Чарльза, Санькиного кумира и короля блюзов! «С любовью к людям!», переворачивая страницу, успел выхватить взглядом Александр длинную вязь автографа знаменитого музыканта. Вот это да! И как это он, слепой, подумалось, мог запросто здесь написать, это же не какая-нибудь там клавиатура рояля, хотя, с его-то пальцами, да на такой-то простыни… и Александр бы с завязанными глазами не промахнулся.

Главным для Александра был вопрос: что в этой книге написать? Проблема. Автографы вообще, раньше, там, на гражданке гастролируя с рок группой он подписывал часто. Оставил свою роспись и всё. А здесь требовалось нечто другое. Что-то политическое, со смыслом. А это, не роспись в армейской ведомости на получение солдатских денег поставить.

Хреновастенькое ощущение возникло, если мягко сказать. А если образно, — будто ты посол на раскалённом под чужим жарким солнцем футбольном поле пробиваешь одиннадцати метровый пенальти престижа. А вместо ворот у тебя игольное ушко, вернее не ушко, а что-то такое неясное и непонятное. Но попасть туда, в эту непонятную тебе тютельку, нужно обязательно. Всенепременно и именно сейчас, но, не зная куда. К этому и трибуны, замерев, и вся страна у телевизоров тебя призывают — не промахнись, парень, коли ты посол, в смысле полномочный представитель. Вот только попробуй промахнуться, только попробуй!..