Роуэн поерзал по траве, и под ним хрустнули тонкие веточки.

– То, что я не властен что-либо изменить.

– Пожалуй, ко мне это тоже относится.

Роуэн снова замялся в нерешительности.

– Если хочешь, можешь сказать, чтобы я заткнулся, но… Что именно произошло? Ты с ним рассталась или…

– Он со мной. – Я прислонилась затылком к стволу, и сердце у меня болезненно екнуло.

Какое-то время мы сидели в тишине, а потом Роуэн встал, обошел дерево и опустился на землю рядом со мной:

– Слушай, Эдди, если хочешь поговорить – я всегда готов тебя выслушать.

Я посмотрела ему в глаза. Большие, влажные, готовые впитать любые мерзости, какие я ни скажу. И вся моя мерзкая история уже вертелась у меня на кончике языка. Мне хотелось выговориться, но после того как я десять дней без конца повторяла ее про себя, стало ясно, какую роль я в ней играла: неудачницы, которая целиком посвятила себя парню, стремясь сохранить его симпатию. Что выставляло меня не в лучшем свете. А я не хотела отпугнуть своего нового друга.

– Спасибо, Роуэн, но с меня пока что, пожалуй, хватит. – Я поспешно встала и отряхнулась.

Когда мы сели в машину, Иэн посмотрел на нас и сощурился:

– Вы чего такие мрачные?

Это он верно подметил. После национального парка Килларни у меня порядком испортилось настроение. Мне казалось, что от сердечной боли полагается отвлекаться, а не разглядывать ее под микроскопом. Почему дама из путеводителя заставляет нас сыпать соль на свежую рану?

– Мы не мрачные, – ответил Роуэн, – а несчастные. Это разные вещи.

– Ну, мне вас порадовать нечем, – сказал Иэн и бросил мне телефон: – От мамы пришло сообщение. Она все никак не успокоится.

– Отлично, – простонала я и прочитала:

– Ну, по крайней мере, она поверила, что мы улетели в Италию, – сказала я.

Иэн покачал головой:

– Сомневаюсь. Может, она просто нас проверяет?

Я написала в ответ:

Я отправила сообщение и сразу же об этом пожалела. Оно выглядело так, будто его написала сумасшедшая чирлидерша. К тому же одержимая тем фактом, что температура воздуха никак не поднимается выше отметки «невыносимо холодно». Если выступление Брэдли маму не смутило, уже теперь она точно начнет что-то подозревать. Ответ пришел тут же:

Ну конечно. Либо мама готовит западню, либо общение с тетей Мэл повредило ей мозг. Мама знала, что Говард – американец. Иначе его не взяли бы смотрителем американского кладбища.

Я так увлеченно расшифровывала тайный смысл маминого сообщения, что не сразу заметила ссору между Иэном с Роуэном.

– Иэн, я не шучу. Я не хочу, чтобы меня поймали.

Руки у Роуэна были такими же напряженными, как и голос, и он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Я обернулась на пустую дорогу, посередине которой тянулась зеленая полоска пушистой травы. Ирландия стремилась поглощать дороги, не оставляя им ни единого шанса.

– Мне кажется, лучше не рисковать, – увещевал Роуэн.

Иэн поджал губы:

– Мы три недели искали, где находится Красная комната. И теперь ты хочешь на все это наплевать? – Он обвиняюще ткнул в Роуэна пальцем: – Я думал, ты настоящий фанат!

– Эй! – прикрикнула я, выпрямляя спину.

Иэн вышел на тропу войны. Правда, его слова, похоже, не задели Роуэна.

Тот покачал головой:

– Хватит вести себя как идиот. Одно дело – не хотеть увидеть Красную комнату, другое – не хотеть попасться. Это разные вещи.

Любопытно. Я отложила телефон Иэна и наклонилась к карте:

– Что такое «Поместье „Торк“»?

Роуэн повернулся к Иэну:

– Сам объяснишь или мне рассказать?

– Давай ты, – отозвался Иэн и опустил взгляд в карту. В «Краю радуги» он снял скотч со своего окна и теперь сидел, высунув в него руку и подставив пальцы ветру.

– Я жду, – намекнула я.

Роуэн тяжело вздохнул и встретился со мной взглядом в зеркале заднего вида:

– Это летний домик, который раньше принадлежал дяде барабанщика. Там, в гостиной, Titletrack записали целый альбом.

– Она называется «Красная комната», – добавил Иэн. Он всегда вмешивался в разговор, если тема его волновала. – Titletrack хотели сделать веселый и немного попсовый альбом, но толстый ковер и тяжелые шторы в гостиной приглушали звук и совершенно меняли атмосферу песен. Тогда они начали писать более меланхоличные композиции. А потом, когда работали в профессиональных студиях, обкладывали их подушками и плотными тканями, чтобы воссоздать атмосферу Красной комнаты. Она изменила само их музыкальное направление.

Иэн обожал выкапывать подобные любопытные факты. И я благодаря ему очень много их знала: например, что Пол Маккартни услышал мелодию «Yesterday» во сне, а Rolling Stones позвали к себе Билла Уаймена исключительно потому, что у него был усилитель. Неудивительно, что Иэн начал особенно рьяно трясти ногой. Для него посещение такого места, как Красная комната, означало предел мечтаний.

– Ясно… – Я посмотрела на мрачное лицо Роуэна, дождалась, пока Иэн немного успокоится, и постучала Роуэна по плечу: – Так в чем загвоздка? Почему ты недоволен?

Роуэн тяжело вздохнул и поправил очки.

– Не хочу, чтобы меня обвинили в нарушении границ частной собственности. Скоро начнется учебный год, и меня могут исключить за проблемы с законом.

– «Нарушение границ» звучит как-то сурово, – сказал Иэн, расплываясь в улыбке. – Я бы сказал «незаконное проникновение».

Вот как? Я пригрозила Иэну пальцем:

– Не смей. Для нас самое главное, чтобы мама с папой не узнали об этой поездке. Нам нельзя связываться с полицией.

– Да никто не вызовет полицию. – Иэн покрутил между пальцами прядь волос. – Чего вы преувеличиваете? Мы туда приедем, сделаем пару фотографий и смоемся. Хозяева даже не узнают о том, что к ним кто-то вломился.

– Узнают, когда увидят в интернете снимки своего дома и вспомнят, как ты целый месяц бомбардировал их письмами. – Роуэн отвел взгляд от дороги и постучал пальцем по подбородку. – Как там было написано в их последнем сообщении? Ах, да! Кажется, так: «Если вы хоть близко подойдете к нашему участку, мы немедленно вызовем соответствующие службы».

– Но они ни уточнили, какие службы, – с улыбкой возразил Иэн. – Может, имелись в виду сантехники? Или специалисты по глобальному потеплению?